Кронос
Шрифт:
Крону снился сон: старая улица, где прошло его детство; облезлая деревянная пивнушка, покрашенная в пронзительно зелёный цвет, и больше похожая на туалет или, в крайнем случае, на кабинку для переодевания, поскольку имела такой же вход, с перегородкой. Вечная толпа пьяных мужиков, не позволяющая тропе зарасти к источнику, не говоря про то, чтобы плесенью покрыться, без конца отиралась на подступах к строению. Позади этого сарая росли огромные садовые шампиньоны, обильно сдобренные мочевиной, а между ними ползали весёлые клопы-пожарники, с яркой, красно-чёрной окраской, за что и получили своё название. Земля, как паркетом, была уложена пробками разнообразных мастей: от пивных до винных — всех известных сортов. Он, двухлетний человек, на руках отца едет к замызганному строению, где шипит, не хуже примуса, и пенится, как стиральный порошок — янтарный напиток. Чёрные баллоны с углекислым газом, имитирующие газообразование, при естественном брожении, стоят позади продавщицы и впрыскивают пузыри, непосредственно при недоливе. Сейчас мало кто помнит, что в семидесятые годы прошлого века, даже такое пойло подавалось в приличных кружках ёмкостью пол-литра, а не в пластиковых стаканах, как сейчас,
Дальнейшие сновидения унесли его на Северо-Американский континент, времён колонизации Дикого запада. Он ехал на поезде, который пыхтел, как вулкан, извергая из трубы чёрный дым. В современном мире, такое задымление приняли бы за пожар и присвоили высокую категорию сложности. Крон хотел сойти с поезда, но литерный идёт без остановок. Для него всегда горит зелёный свет. Сажа разлеталась по окрестности, и он отметил про себя, что таких раритетов на паровой тяге — давно нет. Тендер — прицеп для угля, был на месте, позади паровоза, и все сомнения, в древности подвижного состава, отпали. Неожиданно раздался пронзительный крик:
— Индейцы!
Вонзившаяся рядом с ухом стрела, по характеру оперения, однозначно указывала на владельцев — Ирокезы. Перья на свои стрелы они наклеивают по спирали. Именно это послужило прототипом нарезного оружия, и спутать их с другими племенами невозможно. Но Ирокезы, большая группа племён, объединившая северо-восток США, и возникал вопрос, кто нападает сейчас: Сенека, Могавки или кто-то другой? Крон удивился сам себе и своим размышлениям: в такой момент думать, о какой-то ерунде. При таких обстоятельствах, любопытство может оказаться неуместным, о чём свидетельствовала ещё одна стрела, продырявившая вагон, рядом с другим ухом. Мустанги копытами поднимали тучи пыли, и что-либо разобрать было очень сложно. Это что же получается? Нет никакой ошибки, и он действительно в Северной Америке? Крон никогда не был на этом континенте, а индейцев советские пацаны уважали с детства, благодаря фильмам. «Какой-то дурной сон вышел, — думал он, ощупывая карманы». Оружия так не было — никакого. Краснокожие неожиданно отстали, и Крон спросил, проходившего мимо кондуктора:
— Что случилось?!
— Да, аборигены! Думали, что мы виски везём. Когда только успели пристраститься к огненной воде?
Оглядевшись по сторонам, и не обнаружив ничего подозрительного, билетёр, обращаясь к обитателям вагона, громко спросил, — раненые есть?!
— А с рождения считаются? — робко уточнил тихий голос из-под лавки.
— Шутите? — усмехнулся кондуктор. — Это хорошо — воду для омовения искать не надо!
— Для омовения покойных? — не понял, всё тот же, голос.
— Для полоскания штанов! — разозлился человек в форме, и дал понять несмышлёному, куда тому необходимо идти, указав правильное направление движения.
Судя по нервному жесту, лишённого хаотичности движения, указанный маршрут имел, вполне конкретное местонахождение, твёрдую и целенаправленную дорогу… Поезд из Голодранцево в Сан-Франциско продолжил движение…
Деду приснилось, как он пострадал за любовь, в результате чего, на теле на всю жизнь остался шрам — на боку. А любил Дед вишню: банальную, растущую на дереве одноимённого названия. Залез он, как-то на неё и мирно пасся, но подлый сучок обломился, под ногой, и летел альпинист вниз, считая ветки рёбрами, и прочими частями тела. Один из сучков оказался слишком крепким для того чтобы подломиться, под тяжестью человеческого тела, к тому же ещё — слишком упругим, и так зацепил за бочину, что оставил пожизненный след. Лежал Дедуля под деревом, кряхтя и охая, а сверху сыпалась вишня, сорвавшаяся со своих мест от детонации, вызванной падением инородного тела, не связанного с деревом родственными узами, и засыпая последнего ровным слоем красно-чёрных ягод…
Дед так ругался, что кто-то невидимый, окрестил его Похабычем, засунув в чужую оболочку, и дальнейшие сны носили обобщённый характер с персонажем побратима. Он въехал в посёлок на белом таракане, в сопровождении целого стада рыжих собратьев альбиноса, чем нарушил гармонию чужого сновидения, вторгнувшись на сопредельную территорию. Таракан оказался мутантом, утратившим пигментационную окраску в результате радиоактивного облучения. С головой тоже были не лады. Армия усатых приживальщиков звала на все четыре стороны, поэтому определить направление движения представлялось невозможным… Если бы он их раньше не послушал, то сидел бы сейчас рядом с Комбатом, где-нибудь у костра, а так — спишь в диком лесу, как бездомный волк. Черты белого мутанта постепенно трансформировались: сначала принимая форму лесной собаки, под белым покрывалом, затем Похабычь стал узнавать в них собственные приметы. Это что же получается — я сам на себе катаюсь? Эксплуатация себе подобных, не входила в планы таёжного жителя. Но сон не киноплёнка, и не лазерный диск. Это не флешка, которую, запросто можно сменить в любое время, на другое кино. Дальнейшие видения, совсем не вписывались в общую картину личного мировоззрения: он как конь, оснащённый сбруей и запряжённый, по всем правилам коневодства, едва касаясь земли четырьмя конечностями — мчится в направлении деревянного туалета, видневшегося вдалеке. Компания волков, в количестве трёх особей, сидя на нем, горланит песни, и распивает алкогольные напитки.
Доценту приснилось научное учреждение, в подвале которого, пять лет строили коллайдер. Затем в нём всем аулом гнали самогон, разгоняя жидкость по кругу. В середине строения стоял огромный охладитель, монументальностью конструкции,
Доцент вошёл внутрь коллайдера и шёл по длинному туннелю. Вдруг, в глубине он увидел двух мутировавших тварей, которые, кого-то потрошили и разделывали: чмокая, чавкая и ощетинившись — делили добычу. Подойдя ближе, Доцент увидел, что они ели консервы, вываленные в большой таз. Набрав полные лёгкие воздуха, он изо всей силы заорал:
— Комбат! Заканчивай скотину прикармливать! Это зверьё, потом за нами толпами ходить будет!
Не весть, откуда вылезшие мутанты, окружили его и жалобно скуля, заглядывали в глаза, вытягивая морды и клали лапы на грудь, что на языке жестов означало — «Дай, пожалуйста, пожрать»! Грязно ругаясь, Доцент вывалил в таз остатки продуктов и, не закусывая, удалился вглубь континента.
Почтальону сонные грёзы принесли почтовый конверт, доверху забитый белой пылью. Сразу же вспомнился нашумевший скандал, когда по почте рассылали смертельную субстанцию. Он осторожно высыпал содержимое пакета на стол, которое на поверку, оказалось зубным порошком из далёкого прошлого, когда он ещё соседствовал в магазине с зубной пастой «Поморин». Приснился американский служащий, хладнокровно расстреливающий своих коллег по почтовому ведомству. Даже во сне он осознал, что такие принадлежности, по уходу за зубами, уже давно не выпускают, а ружья у него нет. К почте Почтальон — вообще не имеет, никакого отношения. Неизвестно откуда, в руках оказался огромный дробовик, у которого ствол, больше напоминал крупную водопроводную трубу для откачки нефти, чем приспособление для охоты. Почтальон медленно открывает круглую белую коробку, на которой написано «Зубной порошок» и высыпает содержимое в ненасытное чрево ружья. Затем, он не спеша, идёт искать тех, кому мешает жить перхоть, критические дни и геморрой, чтобы одним выстрелом освободить нижнюю половину подателей сего шедевра, от этой болячки и остальных — заодно. Пробираясь по коллекторному переходу, по причине отсутствия крыс, попадались одни тараканы: целая толпа, шастающая без дела и, без присмотра. Они лихо галдели по-немецки, вспоминая свою прусскую прародину, но похоже не жалели о потере, памятуя о пунктуальности и аккуратности оставленного края, где не найти беспризорной крошки хлеба, не говоря уже о буханке. Неожиданно, насекомые построились в колонну по четыре, и маршем отправились на обед, к ближайшему помойному ведру, до которого, с учётом всех переходов, было вёрст — двести. Почтальон достал бритву, и сбрил растительность под носом, не желая походить на этих инсектоидов. Зазвучала мелодия «Одинокий пастух» и он, с отарой усатых хищников, поднимался высоко в горы Тибета, держа в руке соответствующий ситуации посох. На его голове покоилась огромная каракулевая папаха рыжего цвета, а на плечах — хитиновая накидка. Как не сбривал Почтальон усы, они лихо торчали в стороны, по полметра, от каждого края, с бравадой завиваясь на концах.
Бармалею снилась река Лимпопо, жара и негры. Жирафы стройными рядами пересекали саванну и уходили в вечность, встретившись с высоковольтной линией электропередачи. Прожорливые бегемотики набивали сеном свои ненасытные животики. Крокодилы в калошах, на босу ногу, бродили по берегу легендарной реки, и Бармалею вспомнилась загадка из детского журнала, ещё советского периода: «Сверху чёрно, внутри красно, как засунешь, так прекрасно. Ответ: калоши».
Автора, по слухам — посадили. Он не одну такую головоломку придумал, развращая детские умы. Южноафриканское солнце палило немилосердно и, в связи с этим обстоятельством, Бармалею не казалось странным, что на нём белый халат, а на голове тюбетейка, украшенная красным крестом. Она напоминала эмблему с немецкого танка, времён Второй Мировой войны. На шее висел фонендоскоп, а в руке покоился тонометр. Кому он собирался мерить давление, для него так и осталось загадкой, не менее заковыристой, чем повествование о калошах. Вокруг скакала стая мартышек, так и норовивших украсть то, что плохо приколочено, но у него ничего с собой не было, и это, крайне злило приматов. Айболит разбойничал, где-то во влажных тропических лесах, совсем отбившись от рук и одичав, на бескрайних просторах Южной Африки. Как говорится, с кем поведёшься… Бармалей нацепил подслушивающее устройство обезьяне на шею, а докторский колпак водрузил ей на голову. С мыслью о том, что придёт хозяин вещей, бандитская морда, и отберёт их у мартышки, он покинул обезьянью стаю. Жара стояла несусветная — наверное, примус забыли погасить… Баобабы стройными рядами стояли посередине саванны, посаженные, как по линейке. Снилось ему, что он идёт по аллее гигантов, и был готов поклясться, что видел настоящего Бармалея. Тут ему и место, но как он сам попал в Африку? Он же только сегодня вечером сидел в родном городе? На стволе толстенного дерева висела коротенькая записка, адресованная ему: «Бармалей — берегись разбойников! В этих местах орудует банда Айболита! Подпись: Бармалей». Нужно срочно уматывать из этих мест, но в какую сторону?! Ни табличек, ни названий. Дальше, он на джипе удирал по саванне от группы джентльменов удачи, преследующих его на байках, во главе с самим доктором. «Матёрый эскулап! — промелькнула сонная мысль».