Кронштадт и Питер в 1917 году
Шрифт:
Пусть литературное наследство ленинской гвардии революции станет доступным для всех граждан Советской страны. Пусть их честный голос вновь звучит в обновленном действительно по-ленински социалистическом обществе!
В. ПОЛИКАРПОВ
Глава I. ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
1. ФЕВРАЛЬСКИЕ ДНИ
Февральская революция застала меня в Отдельных гардемаринских классах. Нельзя сказать, чтобы она пришла неожиданно. Не говоря уже о профессиональных революционерах, которые явственно чувствовали глухие подземные толчки революции, даже среди моих случайных коллег, учеников «привилегированной» морской школы, в последнее время все чаще слышались разговоры на тему о неизбежном вооруженном восстании и о возможной победе восставших.
Конечно, юные гардемарины, получившие доступ в кастовую морскую среду лишь благодаря своему дворянскому происхождению, рассматривали себя как сословие «белой кости», предназначенное для наслаждения благами мира. Эти безусые «дворянчики», отражавшие в своих тревожных беседах настроения дворянских салонов, не имели оснований ликовать в предчувствии бури.
«Сегодня женский день, — промелькнуло у меня в голове
13
Международный женский день — день международной солидарности в борьбе за экономическое, социальное и политическое равноправие. Решение о ежегодном праздновании Международного женского дня 8 марта (23 февраля по ст. ст.) было принято на II Международной конференции социалисток в Копенгагене в 1910 г. по предложению К. Цеткин. В России впервые проведен в 1913 г.
В этот день, запертые в своем интернате, мы могли видеть из окон совершенно необычайную картину. Трамваи не ходили, что придавало улицам несвойственный им пустынный и тихий вид. Но на углу Большого проспекта и Гаваньской улицы беспрерывно собирались группы работниц. Конные городовые пытались их разгонять, грубо расталкивая мордами лошадей и ударяя их плашмя обнаженными шашками. Когда царские опричники въезжали на панель, тогда толпа, не теряя спокойствия, временно расступалась, осыпая их градом проклятий и угроз; но как только полицейские всадники отступали обратно на мостовую, толпа снова смыкалась в сплошную массу. В некоторых группах были заметны мужчины, но преобладающее большинство этих кучек составляли женщины-работницы и жены рабочих.
В субботу 25 февраля, когда я пошел в отпуск, трамваи не ходили. На Васильевском острове все казалось обычным. Мирные обыватели с повседневной суетливостью сновали по улицам. Доверху нагруженные телеги тяжеловесно громыхали по булыжным мостовым.
Но когда мы вышли на Невский, то первое, что бросилось в глаза, это — несметные толпы народа, собравшиеся у Казанского собора. Когда мы с гардемарином В. прошли Большую Конюшенную и хотели идти по Невскому дальше, конные и пешие городовые грубо преградили нам путь и заставили свернуть в одну из боковых улиц. Дальше, от колонн Казанского собора до дома Зингера, во всю ширину Невского проспекта, растянулась многоголовая толпа. Она бурлила, роптала, протестовала; из ее глубины раздавались отдельные, гневно-негодующие возгласы. Против нее сплошной стеной стояла полиция, не допускавшая толпу к Адмиралтейству. Копные жандармы, с обнаженными шашками, временами с разбегу врезались в толпу, вызывая протестующие возгласы демонстрантов. На Большой Конюшенной улице мне навстречу попался отряд быстро мчавшихся броневиков. Эти движущиеся грозные коробки, со всех сторон окованные тяжелой броней, с торчащими во все стороны дулами выглядывавших изнутри пулеметов, производили жуткое впечатление каких-то мрачных разъяренных чудовищ. Резкие, тревожные и отрывистые звуки их рожков дополняли это неприятное ощущение.
Вскоре со стороны Невского послышались частые ружейные залпы… Они гулко разнеслись в февральском морозном воздухе…
На следующий день, 26 февраля, я шагал по пустынным улицам в свои ненавистные классы. Наше ротное помещение имело вид вооруженного лагеря. На конторках были разложены подсумки; повсюду стояли винтовки с примкнутыми к ним штыками. Оказалось, что начальство классов вооружило всех гардемарин. Официально это мотивировалось необходимостью самозащиты на случай возможных нападений со стороны уголовных громил.
Я подошел к гардемаринам В. и Т., с которыми был наиболее дружен. Они дали мне категорическое заверение, что ни в коем случае не будут стрелять в толпу, а все своп выстрелы направят в воздух. По боевому расписанию их места были как раз в авангарде — на улице, а я, как политически неблагонадежный в глазах начальства, получил назначение на верхнюю площадку здания, т. е. в самый глубокий тыл.
27-го утром у нас происходили экзамены, а вечером примыкавшие к нашему зданию Дерябинские казармы были внезапно осаждены правильной цепью вооруженных рабочих. Против них во дворе казармы прямо на снегу лежала другая цепь, состоявшая из молодых матросов, новобранцев последнего осеннего призыва. Со стороны рабочих порой выделялся один из товарищей и пытался вступить с ними в переговоры, но никакого результата пока не было видно: молодые новобранцы обладали весьма невысокой политической сознательностью,
Гардемарины столпились у окон и с интересом наблюдали происходившую на их глазах сцену. Для того чтобы лучше видеть, в зале было потушено электричество. Наиболее экспансивные юноши принялись выражать свои чувства. Сразу стало видно, что большинство гардемарин настроено в пользу оборонявшихся новобранцев, т. е. контрреволюционно.
— Вот сволочи! — восклицал по адресу рабочих грек Ипотиматопуло. — Вот тут бы им и всыпать как следует!
Часть товарищей, настроенных революционно и отдававших все свои симпатии наступавшим рабочим, передергиваясь от этих слов, вступила в резкий спор с Ипотиматопуло. Дипломатические переговоры между рабочими и молодыми матросами продолжались до позднего часа, пока, наконец, рабочие не заявили, что они дают на раздумье матросов целую ночь, а наутро явятся снова. Никакой перестрелки между обеими сторонами не последовало.
Однако вскоре из города стали доноситься ружейные залпы. Было видно, что на улицах Петрограда происходит борьба. Я подошел к телефону и позвонил тов. Старку. К аппарату подошла его жена. На мой вопрос о положении, создавшемся на улицах Петрограда, она ответила: «Подождите минуточку, я сейчас пойду посоветуюсь». Она не заставила себя долго ждать и вскоре вернулась со следующими словами: «Знаете, мы решили, что об этом неудобно говорить по телефону». Тем не менее, сгорая от нетерпения, я позвонил своему старому знакомому, профессору Семену Афанасьевичу Венгерову. Он, волнуясь, рассказал, что в Государственной думе образовался думский комитет [14] , что на питерских улицах уже нет ни одного городового, что по всем направлениям города разъезжают автомобили с группами вооруженных рабочих и солдат. Из его слов было видно, что положение еще не определилось, но тем не менее в данный момент хозяевами
14
В результате победы Февральской буржуазно-демократической революции 27 февраля (12 марта) 1917 г. был создан новый орган власти — исполнительный комитет Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, ставший органом революционно— демократической диктатуры народа. Однако победой народных масс воспользовалась более опытная в делах государственного управления буржуазия. 27 февраля председатель IV Государственной думы М. В. Родзянко получил царский указ, датированный 25 февраля, о перерыве в заседаниях Думы до апреля, т. е. фактически о ее роспуске. Члены Думы подчинились этому указу, по вечером того же дня вновь собрались на неофициальное заседание, на котором был создан «Временный комитет Государственной думы для водворения порядка в Петрограде и для сношения с учреждениями и лицами». Председателем комитета был избран председатель Государственной думы октябрист М. В. Родзянко, в состав вошли П. Н. Милюков, И. В. Некрасов, Н. С. Чхеидзе, А. Ф. Керенский, В. В. Шульгин, С. И. Шидловский и др. Временный комитет попытался остановить развитие революции, спасти монархию, не допустить перехода власти к народу.
Комитет обратился к жителям Петрограда с призывом «щадить государственные и общественные учреждения и приспособления». Революционным комендантом Петрограда был назначен полковник Б, А. Энгельгардт. Временный комитет назначил генерала Л. Г. Корнилова командующим войсками Петроградского военного округа, а также особых комиссаров в Сенат, министерства и градоначальство. Всем главнокомандующим фронтами и командующим флотами Временный комитет направил телеграмму о переходе к нему правительственной власти. В Ставку были направлены А. И. Гучков и В. В. Шульгин для переговоров с царем об его отречении от престола в пользу сына Алексея при регентстве великого князя Михаила Александровича.
1 (14) марта 1917 г. думский комитет вынес решение о создании Временного общественного совета министров. Меньшевистско-эсеровское руководство исполкома Петроградского Совета решило вступить с комитетом в переговоры о создании Временного правительства, выделив для этого четырех представителей — Н. Д.Соколова, Н. Н. Суханова, Ю. М. Стеклова и II. С. Чхеидзе. Петроградский Совет одобрил опубликованное думским комитетом обращение, провозглашавшее создание Временного правительства, но заявил, что Совет будет поддерживать это правительство постольку, поскольку оно будет осуществлять согласованную с исполкомом программу. В ночь на 2 марта в результате переговоров было сформировано Временное правительство во главе с министром-председателем Г. Е. Львовым. «Однородное» Временное правительство было сформировано из представителей буржуазии, буржуазных партий и близких к буржуазии помещиков (оно просуществовало до 2 мая 1917 г.). Декларация Временного правительства провозглашала полную амнистию по политическим и религиозным делам, свободу слова, печати, союзов, собраний и стачек, отмену всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений, замену полиции «народной милицией», демократизацию местного самоуправления, равноправие солдат. Но в декларации был обойден молчанием целый ряд жизненно важных требований народных масс (мир, земля, 8-часовой рабочий день). Одной из первоочередных своих задач правительство провозгласило немедленную подготовку «к созыву на началах всеобщего, равного, прямого и тайного голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны».
15
Речь идет о полицейских засадах, предназначенных для подавления революционных выступлений трудящихся. Протопопов А. Д.-октябрист, член IV Государственной думы, последний министр внутренних дел царского правительства (с 16 сентября 1916 г. по 27 февраля 1917 г.). Ред.
В морозной тишине февральской ночи все чаще и все слышнее раздавались ружейные выстрелы пачками и в одиночку. Борьба за свержение старого режима еще не закончилась. Вскоре к начальнику Отдельных гардемаринских классов позвонил по телефону командир 2-го Балтийского флотского полуэкипажа [16] Гирс и для его сведения сообщил: «Сергей Иванович, знаете, что случилось? К зданию нашего экипажа подъехали броневики, навели на окна пулеметы, — ну, что же делать, я и сдался». Это вызвало у всех веселое настроение. Гардемарины стали обмениваться между собой впечатлениями. Здесь мне впервые бросилась в глаза та легкость, с которой многие заядлые царисты отрешились и открестились от своих старых монархических воззрений тотчас после первой неудачи; здесь ход идей в одно мгновение ока определился ходом вещей. «Что же, если все пройдет безболезненно, бескровно, то это очень хорошо», — проговорил поляк К., в свободное время любивший читать сочинения Адама Мицкевича. Но все-таки среди гардемарин нашлось несколько ярых монархистов, не пожелавших сдать своих позиций.
16
Экипаж — в русском дореволюционном Военно-морском флоте формирования из береговых частей и команд кораблей, поставленных на зимнюю стоянку или ремонт. Полуэкипаж — воинское подразделение на флоте, по численности личного состава равное половине экипажа. Ред.
На следующее утро к зданию гардемаринских классов подошла несметная, многотысячная толпа, среди которой больше всего пестрели солдатские шинели цвета хаки. Не было видно конца-краю этой толпе, уходившей в даль Гаваньской улицы. Навстречу явившимся на подъезд вышел начальник Отдельных гардемаринских классов — Фролов. Толпа заявила, что она требует немедленного роспуска всех гардемарин по домам и безоговорочной выдачи огнестрельного и холодного оружия.
«Господа, это невозможно, — попробовал возражать Фролов. — У нас сейчас экзамены, гардемарины экзамены держат». — «Какие тут экзамены? — громко воскликнул кто-то из толпы. — Сейчас вся Россия экзамен держит». Такие меткие, необыкновенно удачные выражения, вырывающиеся из самой гущи толпы и неизвестно кому принадлежащие, нередко свойственны историческим, революционным моментам.