Кронштадт и Питер в 1917 году
Шрифт:
Во дворе, выходившем на соседний переулок, валялись связанные кипы сельскохозяйственной литературы. Прямо с набережной я поднялся по парадной лестнице во второй этаж, где теперь помещалась редакция вашей пролетарской газеты. Узкий коридор был тесно загроможден пудовыми тюками изданий «Сельского вестника».
Я постучал в первую дверь направо и услыхал знакомый голос Константина Степановича: «Войдите». Кроме него тут находился недавно приехавший из Москвы М. С. Ольминский. Я передал им рукопись. Тов. Еремеев рассказал, что только что получена статья Максима Горького, но ее абсолютно нельзя печатать, так как от начала до конца она проникнута густым пессимистическим настроением по поводу разрушений и убийств. Я выразил нескрываемое удивление, что такой крупнейший художник, как М. Горький, не сумел найти нужных слов и де увидел в революции ничего иного, кроме некультурности русского народа и разрушительной стихии [34] .
34
В
В. И. Ленин, высоко оценивая творчество М. Горького, узнав об его обращении к исполкому Петроградского Совета и Временному правительству с призывом заключить достойный мир, подверг серьезной критике пацифистские заблуждения Горького.
B. И. Ленин указывал, что призывы о мире, обращенные к буржуазным правительствам, на дело оказываются обманом народа, он всесторонне обосновал вывод о том, что буржуазное Временное правительство не может дать пародам России справедливого демократического мира (См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. C. 48–54).
Эти упадочные настроения демократической интеллигенции, оглушенной колоссальным размахом массовой революции, нашли впоследствии рельефное отражение в газете «Новая жизнь». В статье Горького уже скрывалась в зародыше будущая идеология «новожизненства» [35] . Конечно, его статья не была напечатана.
Однажды я застал в редакционной комнате товарищей Еремеева и Молотова. «Не хотите ли поехать для работы в Кронштадт?» — встретили они меня вопросом. «Здесь недавно были кронштадтцы, — пояснил тов. Молотов, — они просят дать им хоть одного литератора для редактирования местного партийного органа «Голос правды» [36] . В частности, называли вашу фамилию». Я ответил полным согласием. «Но только если ехать, то нужно немедленно, — прибавил тов. Еремеев, — они очень просили, так как находятся в затруднительном положении. Влияние нашей партии в Кронштадте растет, а закреплять его некому, так как газета не может быть как следует поставлена из-за отсутствия литературных сил».
35
«Новожизненцы», члены левоменьшевистской группировки, возникшей в годы первой мировой войны. Стояли на интернационалистических позициях, выступали против организационного единства с меньшевиками-оборонцами. После Февральской революции группировались вокруг газеты «Новая жизнь», не входили в партию меньшевиков, называя себя «внефракционными социал-демократами». Лидеры — В. Базаров (В. А. Руднев), Б. В. Авилов, В. П. Волгин и др. Стремились примирить большевиков и меньшевиков. В. И. Ленин называл новожизненцев «якобы интернационалистами» и «тоже — марксистами», указывал, что их «интеллигентский скептицизм» прикрывает их беспринципность (См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 104–105).
36
«Голос правды» — газета, орган Кронштадтского комитета РСДРП (б). Выходила ежедневно с 15(28) марта 1917 г. Редакторы-Б. А. Жемчужин, А. Ф. Ильин-Женевский, Ф. Ф. Раскольников, С. Г. Рошаль, П. И. Смирнов. Первый номер вышел под редакцией П. И. Смирнова, с 17 (30) марта редактором был назначен Ф. Ф. Раскольников. Газета была закрыта Временным правительством 13(26) июля. С 14(27) июля стала выходить под названием «Пролетарское дело» (№ 1-88). С 28 октября (10 ноября) восстановлено название «Голос правды».
17 марта я уже ехал по Балтийской дороге в Ораниенбаум. Поезд был переполнен офицерами, в бурные дни бежавшими из Кронштадта и теперь постепенно возвращавшимися к своим частям. Их разговор вращался вокруг недавних кронштадтских убийств. По их словам выходило так, что гнев толпы обрушился на совершенно неповинных лиц. Главная вина за эти стихийные расправы над офицерами возлагалась, разумеется, на матросов. Наряду с непримиримым озлоблением офицеры проявляли шкурный страх за ожидающую их судьбу. «Да, не хочется умирать, — сформулировал их общие мысли одна молодой поручик, — любопытно бы досмотреть на новую Россию».
Кстати, об этих убийствах. Буржуазные газеты с бешеным ожесточением приписывали расстрелы кронштадтских офицеров нашей партии, в частности, возлагали ответственность на меня. Но я приехал в Кронштадт уже после того, как закончилась полоса стихийных расправ. Что касается нашей партии, то она, едва лишь овладев кронштадтскими массами, немедленно повела энергичную борьбу с самосудами.
Расстрелы офицеров, происходившие в первых числах, марта, носили абсолютно стихийный характер, и к ним наша партия ни с какой стороны не причастна.
Но когда впоследствии, находясь в Кронштадте, я пытался выяснить происхождение
В первый же день революции был убит адмирал Вирен, стяжавший себе во всем флоте репутацию человека— зверя… Вся его система была построена на суровых репрессиях и на издевательстве над человеческой личностью солдата и матроса. Неудивительно, что всеобщая ненависть, которую он посеял, прорвалась при первом удобном случае.
Не менее грубым и бесчеловечным начальником слыл во всем Кронштадте и даже далеко за его пределами командир 1-го Балтийского флотского экипажа полковник Стронский. На Вирена и Стронского в первую голову и обрушился гнев революционной толпы. Их участь разделили приспешники этих старорежимных сатрапов, которые, подлаживаясь к господствовавшему курсу, осуществляли политику палки и кнута. Справедливые и гуманные начальники оказались не только пощажены, но в знак особенного доверия были выбраны даже на высшие командные посты. Так, старший лейтенант П. Н. Ламанов с первых дней революция стал во главе всех морских сил Кронштадта. Насколько мне известно, повинных жертв в Кронштадте не было. Там происходил отнюдь не поголовный офицерский погром, а лишь репрессии по отношению к отдельным лицам, запятнавшим себя при старом режиме.
Во всяком случае, во время дальнейшего развития революции в Кронштадте стихийные расстрелы ужо но имели места. В случае обнаружения старых или новых грехов за каким-нибудь притаившимся контрреволюционером его подвергали аресту и доставляли в Кронштадтскую следственную комиссию, во главе которой в то время стоял наш партийный товарищ И. Д. Сладков.
Но в первые дни Февральская революция развертывалась в Кронштадте в бурных формах.
Высшие административные власти: главный командир порта адмирал Вирен и комендант крепости адмирал Курош — своей трусливой нерешимостью, колебаниями между старым н новым лишь обострили положение, подлили масла в огонь.
Еще 28 февраля утром они узнали, что в Петрограде произошла революция, но они не верили в ее успех, но признавали ее бесповоротность, втайне надеялись на контрреволюцию и предпочитали отмалчиваться, внешне храня верность старому режиму. Днем 28 февраля на их совещание были приглашены представители офицерства флота и гарнизона. Перед собранием был поставлен вопрос: можно ли рассчитывать на солдат и матросов в случае, если потребуется идти на усмирение революционного Петрограда? Большинство офицеров прямо заявило, что на это рассчитывать нельзя, так как при том настроении, какое существует в массах, матросы и солдаты сразу присоединятся к революционным войскам. Но и после того как выяснилось общее положение, ни Курош, ни Вирен не предприняли решительно никаких мер для открытого оповещения о тех событиях, которые накануне произошли в Петрограде. Вместо того были применены новые меры стеснений. Семейные матросы, обычно уходившие на ночь домой, в этот день были отпущены только до 10 часов вечера.
Ночью того же 28 февраля в Кронштадте была слышна пальба, происходившая в Ораниенбауме. Тогда же из Петрограда были получены «Известия» [37] , из которых рабочие, матросы и солдаты с захватывающим интересом узнали весь ход революционных событий.
Ночь прошла тревожно. Во многих воинских частях вовсе не ложились спать, проведя всю ночь в оживленных политических разговорах. Все были возбуждены.
Поздней ночью стало развиваться движение. Воинские части одна за другой с оркестрами музыки стали выходить на улицу и присоединять к себе остальных солдат и матросов. Одним из первых восстал 1-й Балтийский флотский экипаж. Большое впечатление произвело присоединение 2 крепостного артиллерийского полка. На улицу вышел весь полк в полном составе, со всеми офицерами. Командир полка нес в руках знамя, оркестр играл «Марсельезу».
37
«Известия» Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов — ежедневная газета, орган Петроградского Совета, выходила с 28 февраля (13 марта) 1917 г. После образования на I Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов Центрального исполнительного комитета Советов с 1(14) августа-орган ЦИК и Петроградского Совета, с 29 сентября (12 октября) — орган ЦИК. После победы Октябрьской революции «Известия» — официальный орган Советского правительства.
Под утро толпа матросов подошла к дому главного командира полка и потребовала его на улицу. Адмирал Вирен оделся и, выйдя на улицу, скомандовал: «Смирно». Эта неуместная команда была встречена бурными взрывами хохота. Тогда адмирал сразу спал с тона и, обратившись к толпе, пригласил ее следовать за собою на Якорную площадь, где обещал объявить все, что произошло в Петрограде. В ответ на это раздались возгласы: «Поздно, поздно». К адмиралу подскочил матрос и сорвал с него погоны. После этого его окружили и повели на Якорную площадь. По пути Вирен стал сознаваться в своих грехах перед матросами и умолял пощадить его жизнь. На Якорной площади матросы его расстреляли.