Крошка из Шанхая
Шрифт:
Тиан-Тиан любил повторять, что будущее – это ловушка для человеческого разума, встроенная в мозг.
На какое-то время после смерти отца Тиан-Тиан утратил дар речи. Он просто не мог говорить. Потом перестал ходить в школу. Из-за одинокого детства он превратился в настоящего нигилиста. Отрицание окружающей действительности выражалось у него преимущественно в том, что он мог часами валяться в постели, читать, смотреть телевизор, курить, философствовать о противостоянии жизни и смерти, духа и плоти, участвовать в телевизионных конкурсах, играть в компьютерные игры и спать. В остальное время он рисовал, ходил со мной на прогулки, ел, покупал продукты, бродил по книжным лавкам и магазинам грампластинок,
У бабушки он почти не бывал. Ему пришлось переехать, потому что их совместная жизнь превратилась в сущий кошмар. Она буквально помешалась на этой истории с «убийством» в Испании. Ее сердце было разбито, дух сломлен, а лицо поблекло. Но жизнь еще теплилась в тщедушном теле. Она и сейчас живет в своем выстроенном на западный манер доме, предаваясь гневу и проклиная свою злосчастную судьбу и коварную невестку.
Суббота. Хорошая погода. Дома тепло. Я просыпаюсь ровно в 8.30. Лежащий рядом Тиан-Тиан открывает глаза. Секунду мы смотрим друг на друга, потом молча целуемся. Наши утренние поцелуи полны нежности, любви и свежести. Прикосновения губ легки, словно две резвящиеся рыбки соприкасаются гладкими, серебристыми боками, танцуя в прохладной воде. Это наш непременный утренний ритуал и единственное проявление взаимного сексуального влечения.
У Тиан-Тиана не ладилось с сексом. То ли на почве переживаний по поводу неожиданной и загадочной смерти отца и возникших из-за этого комплексов, то ли по другой причине, но у него ничего не получалось. Помню, как мы впервые оказались в постели, и я вдруг поняла, что он ничего не может. Я была так потрясена, что не знала, смогу ли остаться с ним. Еще со студенческих лет секс всегда казался мне очень важной и обязательной стороной близких отношений (хотя с тех пор мое мнение изменилось).
Осознав свое полное бессилие, он в отчаянии смотрел на меня, с ног до головы покрывшись холодным потом. За двадцать четыре года он впервые был наедине с женщиной.
В сознании любого мужчины сексуальная состоятельность по важности не уступает жизни, а любые отклонения или неудачи порождают мучительные, тягостные переживания и душевную боль. Он разрыдался, я тоже. Всю оставшуюся часть ночи мы целовали, ласкали и баюкали друг друга, шепча нежные слова утешения. Я полюбила его трепетные поцелуи и ласковые прикосновения. Я ощущала кончик его языка у себя во рту, как мороженое, которое тает, слегка обжигая нёбо. Именно он научил меня, что у поцелуя есть душа, что каждый поцелуй неповторим и обладает множеством собственных красок и оттенков.
Он был добрым, ласковым и доверчивым, как дельфин. Он покорил мое дикое сердце безудержным темпераментом. И то, что он был не в силах мне дать – истому и муку сладострастного порыва, счастье соития и завершающий восторг оргазма, – все это потеряло для меня значение.
В книге «Невыносимая легкость бытия» Милан Кундера [10] дал классическое определение любви: «Заниматься любовью и спать с женщиной – две разные страсти. Они не только существуют отдельно, но и противоположны друг другу. Любовь воплощается не в плотском вожделении и жажде совокупления (это чисто телесное влечение может распространяться на бесчисленное множество женщин), а в стремлении мирно спать рядом (обычно с одной-единственной)».
[10]Милан
В самом начале наших отношений с Тиан-Тианом я и не подозревала, что когда-нибудь буду чувствовать то же. Однако целая череда последующих событий и появление в моей жизни другого мужчины убедили меня в правоте этого утверждения.
Мы встали в девять часов. Тиан-Тиан залез в огромную ванну, а я раскурила первую за этот день сигарету «Майлд Севен». На крохотной кухне приготовила завтрак – яйца, кукурузный отвар и молоко. Летним утром, когда солнечные лучи озаряют окрестности медовым светом, невольно впадаешь в поэтическое настроение. На душе умиротворение и покой. Звуки журчащей воды, доносившиеся из ванной, убаюкивали.
Взяв большой стакан молока, я отнесла его в ванную. Тиан-Тиан нежился в клубах пара, лежа с закрытыми глазами, изредка зевая и открывая рот, словно рыба.
– Ты пойдешь со мной в «Зеленый стебель? – спросила я.
– Знаешь, Коко, у меня идея, – сказал он тихо.
– Интересно, какая? – Я подала ему молоко, но он не взял стакан, а лишь слегка наклонился и отхлебнул.
– Бросай-ка ты эту работу в «Зеленом стебле».
– И что же я буду делать?
– У нас достаточно денег. Необязательно все время работать. Ты могла бы написать роман.
Оказалось, он уже давно обдумывал это. Ему хотелось, чтобы я сочинила роман и произвела настоящий фурор в литературном мире.
– Сегодня в магазинах нет ничего стоящего, одна белиберда, – продолжил он.
– Пожалуй, – ответила я. – Но не сейчас. Хочу еще немного поработать. Иногда в кафе попадаются очень интересные люди.
– Ну ладно, – промямлил он. Это было его излюбленное словечко. Оно означало, что он слышал и понял сказанное, но самому ему добавить нечего.
Мы позавтракали. Затем я одевалась и красилась, одновременно не без изящества расхаживая по квартире в поисках любимой сумки из кожи с пятнами, как на леопардовой шкуре. Он сидел на софе с книгой в руках и, проводив меня взглядом, сказал: «Я позвоню».
Город в час пик. Бесконечная череда машин, толпы пешеходов, вечно обуревающие их, но невидимые постороннему взору желания и неисчислимые тайны – все сливается в единый бурный поток, который несется по огромному городу, как стремительная горная река по узкому ущелью. Солнце немилосердно испепеляет улицу, с обеих сторон зажатую небоскребами – этими чудовищными порождениями цивилизации, возвышающимися между небом и землей. На их фоне все тревоги и мелочи повседневной жизни кажутся пылинками, висящими в раскаленном воздухе. Они, как воплощение прагматизма нашего мира, неотступно преследуют нас, словно надоедливый и монотонный мотив.
2 Современный мегаполис
Раньше я видел небоскребы, уходящие ввысь и исчезающие в снежной мгле. И вот, как и при моем отъезде, их контуры снова выплыли из тумана подобно призракам ночи. Тусклый свет пробивался сквозь металлические ребра их каркаса. Мне вновь открылась панорама города от Гарлема до Бэттери, с толпами людей, спешащих куда-то, словно муравьи, с вечной сутолокой и суетой, с пустеющими театрами. И я рассеянно подумал, что же за это время случилось с моей женой?
Генри Миллер