Кроссворд для Слепого
Шрифт:
— Поразвлекся бы, но спешу, — военный атташе в сопровождении охраны Хвоща покинул баню.
Смоленский авторитет опустился на деревянное кресло. Сидел, задумчиво глядя то на деньги — пять тысяч долларов, то на визитку. Затем спохватился, открыл дверь в парилку. Девушки сидели на полу раскрасневшиеся, потные, ошпаренные как кипятком. При появлении Хвоща они попытались изобразить улыбки.
— Можете выходить.
Проститутки попрыгали в бассейн. Немного остынув, две девушки подплыли к бортику, попытались приласкать задумчивого Хвоща.
— Пошли вы к черту!
Авторитет наскоро принял
Да, жизнь полна случайностей и неожиданностей. Но только на первый взгляд они кажутся нелепыми совпадениями. Стоит присмотреться к ним поближе, понимаешь — по-другому и быть не может.
И генерал ФСБ Потапчук, и террорист Омар шах-Фаруз, и даже военный атташе Ирака Мансур пользовались в Москве услугами одного и того же дантиста. Хороших специалистов во всех отраслях человеческой деятельности не так уж и много, и они бесценны. Яков Наумович Кучер до выхода на пенсию работал в поликлинике КГБ, делал зубы и генералам, и полковникам, и иностранцам, перебежавшим под крыло советской спецслужбы. При этом, как всякий советский дантист, вел и свою полулегальную практику. Не растерял он прежнюю клиентуру и после того, как вышел на пенсию и организовал собственное дело. Те же люди ходили к нему и платили теперь, не таясь, в открытую.
Так уж случилось, что Яков Наумович Кучер был единственным, кто мог бы опознать останки Омара шах-Фаруза. Свою руку, свою работу он узнал бы и через двадцать лет. Яков Наумович любил рассказывать пациентам поучительную историю об узнике Бухенвальда, немецком еврее-дантисте, обслуживавшем все высшее руководство концлагеря.
После войны и через двадцать, и через тридцать лет он опознавал своих бывших мучителей, когда западные разведки отлавливали состарившихся эсэсовцев в Южной Америке. И когда следователи, сомневались, стоит ли оплачивать перелет дантиста над половиной земного шара, все-таки тридцать лет прошло, зубы могли и выпасть, тот горделиво говорил: «Если это я делал мост, значит, он стоит до сих пор». Военных преступников не спасали пластические операции, новые документы. Дантист всегда узнавал свою работу.
Поразмыслив, Хвощ решил, что сам должен заняться поручением Мансура, от благосклонности которого зависело его благополучие. В другое время он отыскал бы пару отморозков, поручил бы им замочить дантиста, но авторитет проникся важностью момента. Он сам отобрал преданных людей, верных ему не только за деньги, но обязанных по жизни, и на неприметных старых «Жигулях» отправился в Москву.
Чем глубже генерал ФСБ Федор Филиппович Потапчук занимался убийством Макса Фурье и Сергея Максимова, тем больше у него возникало вопросов. На его столе стопка бумаг по этому делу росла с каждым часом. Бумаги уже не вмещались в одной папке, пришлось завести вторую.
Утро генерала Потапчука начиналось с просмотра газет и программ телевидения. Во всей прессе помощники отчеркивали желтым и красным маркером все, что касалось убийства Макса Фурье. А материалов становилось все больше и больше. Журналистская братия, почувствовав горячий материал, сообразив,
«У меня своя работа, а у пишущей братии — своя. Я зарабатываю деньги тем, что ловлю преступников, раскрываю заговоры, а журналисты тем, что выдумывают самые невероятные версии.»
Один из владельцев ночного клуба, естественно парижского, рассказал очень много трогательного о своем завсегдатае Максе Фурье. Тепло поведал о его сексуальной ориентации, естественно нетрадиционной, и о том, какой он добрый, сколько у него поклонников не только во Франции, но и по всему миру, какой он был замечательный человек.
В одиннадцать дня заместитель директора ФСБ вызывал к себе на доклад генерала Потапчука и, строго глядя на него, подражая директору ФСБ, постукивая карандашом по столу, придирчиво расспрашивал, куда продвинулось следствие и над какими версиями работает группа, которую возглавил генерал Потапчук, Федор Филиппович рассказывал, объяснял, иногда пускался в довольно пространные рассуждения, но не опирался на журналистские версии, а исходил лишь из тех фактических материалов, которыми располагало следствие.
Результаты на сегодняшний день были не очень. Да, получены заключения баллистической экспертизы, патологоанатомического вскрытия, допрошены соседи, уборщица и ее дочь, сотрудники корпункта французского канала, друзья Сергея Максимова, но все это не приближало следственную группу к раскрытию преступления. В это время генерал-лейтенант хрустел суставами пальцев, постукивал карандашиком по столу и каждый раз напоминал, что это дело на контроле у директора ФСБ и он требует скорых результатов.
Естественно, у Потапчука, как опытного сотрудника ФСБ, были на руках козыри, но до поры до времени он их придерживал, умело прятал, не делился информацией с сотрудниками прокуратуры и уголовного розыска.
Информация была завязана на Глеба Сиверова, который был в Витебске в то же время, когда там находился Макс Фурье, когда там находились президенты трех восточнославянских государств, когда был уничтожен Омар шах-Фаруз. Другие заместители директора ФСБ о том, кто ликвидировал Омара, пока не знали. Это было личное поручение генералу Потапчуку от директора ФСБ, переданное ему через генерал-лейтенанта. Огласить эту информацию генерал Потапчук не имел права.
— Вы, Федор Филиппович, топчетесь на одном месте. Вам даны широкие полномочия, все это надо прекращать, — генерал-лейтенант показывал на стопку газет, точно такую, как на столе у генерала Потапчука. — Они нас сожрут, они нас обливают грязью в каждой самой захудалой газетенке. В каждом выпуске новостей я вижу портреты журналистов. С этим надо кончать!
— Не те времена, — вздыхал генерал Потапчук. — Лет двадцать назад проблемы бы не было, а сейчас мы ничего не можем сделать, и, на мой взгляд, с журналистами надо дружить.