Кровь баронов
Шрифт:
— Мой бедный Иоганн! — промолвил граф. — Он как раз в ноябре пустился в то путешествие, из которого не возвратился. Я ему сказал, что он непременно должен поговорить с вами и отдать вам письмо из рук в Руки. Он, вероятно, поджидал вас в парке, и какой-нибудь убийца… О, мой добрый, мой верный слуга, кто бы тебя не убил — горе ему!
— Я помню еще, — продолжала Маргарита, — что два или три раза я замечала крестьян, следивших за мной с особенным вниманием. Сначала я думала, что это просто зеваки, которых так много в деревне, или какие-нибудь бедняки, выжидавшие моего ухода, чтобы стащить
— Вероятно, — сказал граф.
— Но однако, с какой же целью могли следить за мной? — продолжала она. — У меня ведь нет врагов! Но ваши враги, Людвиг, которые преследуют вас своей ненавистью, неужели вы думаете, что им нужно…
— Увы, я их не знаю, — прервал граф с отчаянием, ударяя себя в лоб. — То-то и ужасно в моей судьбе. Вот уже четыре года, как меня преследует таинственная ненависть, которая сначала угрожала моей жизни, а потом чести. Но я вижу только результаты этой ненависти, а доискаться ее причины не могу.
— Кто заставляет вас бежать, скрываться? Кого вы оскорбили? В каком преступлении вас обвиняют?
Граф колебался. Глубокая тоска выразилась на его лице.
— Не спрашивайте у меня этого, — сказал он наконец, — потому что я вам этого не могу сказать. Это ужасное преступление… О, Маргарита, клянусь вам небом, которое над нами, Богом, который нас видит и судит, моим вечным спасением, нашей чистой и святой любовью — клянусь вам, я невиновен!
Эти слова, вырвавшиеся из груди графа, были, действительно, криком истины. Если бы даже Маргарита и не любила его, она не могла бы сомневаться в искренности его энергичного признания.
— Бог свидетель, что я никогда не сомневалась в вас в этом отношении, друг мой. С первого дня, когда я увидела вас, когда мы с Марианной нашли вас утром в крови, возле мельницы, на лужайке, могли ли вы заметить когда-нибудь, что я в вас сомневалась, Людвиг?
— Нет, нет! — вскричал он. — О, я как сейчас вижу, как вы обе остановились передо мной, вижу, как вы обтирали кровь с моего лица и перевязали мои раны. Помню и то, как вы потом чуть не каждый день ходили ко мне в избушку старой Лисбеты… С каким нетерпением я ожидал вашего прихода! Как я радовался когда слышал ваши шаги! Какой это был восторг когда ваша рука касалась моего лба, чтобы узнать, есть ли у меня жар! Вы меня приняли, ходили за мной, как за братом, а между тем вы и имени моего даже не знали. С каким восторгом я вспоминаю, как я вышел первый раз в парк, вечером, как я опирался на вашу руку, как вы говорили со мной ласковым, милым тоном! О, Маргарита, мой добрый ангел, честная доверчивая душа, как я вас люблю, как вы мне дороги!
— Правда ли это? — нежно прошептала молодая девушка. — Правда ли это?
— Клянусь вам всем святым!
— Я тоже очень вас люблю, верьте мне, друг мой! Только сила моей любви могла заставить меня скрывать нашу тайну от моей благодетельницы, от моей второй матери. Как часто мне приходилось краснеть, когда она говорила о моей откровенности! Сколько ночей я проплакала, как меня мучила совесть!
— О, не произносите этого слова, Маргарита! За что могла мучить вас совесть? Ваше наивное доверие, ваша ангельская
— Правда, Людвиг, вот за что я вас люблю… О, если бы вы знали, как я страдала, как я плакала в течение двух лет вашего отсутствия! В глубине души, однако, я все-таки надеялась. Мне казалось, что если бы вы полюбили другую, Бог сжалился бы надо мной и взял бы меня к себе.
— Любить другую! — вскричал Людвиг с жаром. — О, нет, Маргарита! Вы одна дали мне понять, что такое любовь! Я люблю только вас, и никогда не любил никого другого…
— А Зильду Марианни? — вдруг произнес какой-то голос со странным выражением.
Маргарита и Людвиг быстро оглянулись. Марианна, караулившая дверь на крыльцо, тоже оглянулась. Возле влюбленных стояла высокая женщина, закутанная в длинный, черный плащ. Капюшон из той же материи, как плащ, почти совершенно скрывал ее лицо. Что-то вроде черной маски, очень тонкой и плотно прилегавшей к коже, охватывал ее черты, но делал их совершенно неузнаваемыми.
— Черная колдунья! — вскричали в один голос Маргарита и Марианна, опускаясь на колени; они была тем более испуганы этим явлением, что не могли понять, каким образом вошла черная колдунья.
Граф инстинктивно схватился за меч.
В это время всякий храбрый рыцарь охотнее встретился бы на дороге с десятью разбойниками, чем с одной колдуньей или колдуном.
— Что нужно этой женщине? — вскричал граф угрожающим тоном, подходя к Саре, которая не двигалась с места.
— Что нужно этой женщине? — медленно повторила колдунья. — Ей нужно, во-первых, не допустить эту молодую девушку поверить любовным клятвам, которые скоро будут забыты, подобно многим другим.
— Никогда! — вскричал граф.
— А что ты говорил Зильде Марианни?
— Лжешь! Никогда ни одна женщина не внушала мне той святой и глубокой любви, которую я чувствую к Маргарите.
— Осмелишься ли ты поручиться честью рыцаря, что никогда не клялся ни одной женщине в любви?
Граф колебался.
На лице Маргариты выразилось тяжелое страдание, и в глазах ее блеснули слезы.
— Проклятая колдунья! — вскричал Людвиг с яростью. — Зачем ты сюда пришла? Избавь нас немедленно от твоего гнусного присутствия, или, клянусь тебе Богом, я отправлю тебя в ад, в объятия твоего патрона!
— Побереги свой гнев и свои угрозы для врагов! — спокойно отвечала колдунья. — Вложи меч в ножны. Хоть люди и очень неблагодарны, но, может быть, ты все-таки раскаялся бы, что так дурно отблагодарил женщину, которая пришла спасти тебя.
— Меня спасти?
— Да, тебя! Когда ты входил в этот трактир, кто-то узнал тебя и пошел объявить бургомистру и страже которая ожидала в полумиле отсюда. Трактир уже оцеплен… Слушай: слышишь ли конский топот и звон оружия?
— Да, да, — вскричала Маргарита, — бегите, Людвиг, бегите!