Кровь богов

Так Стелла

– Поняла. А что общего у поцелуев с пенисами?

Я осторожно открыла свою колу. Газ вышел с удовлетворительным шипением.

– Откуда этот внезапный интерес к моим странным мыслям?

Она небрежно пожала плечами:

– Ты же моя сестра. Почему это не должно меня интересовать?

– Хм, может быть, потому, что последние восемнадцать лет ты ни разу ничего не спрашивала?

Она окинула меня чудным взглядом. Выражение ее лица стало печальным.

– Это неправда, – прошептала она. – Я всегда интересовалась тем, как

твои дела. Но тебе лучше оставаться невидимой, чем быть слишком заметной.

Я в замешательстве хлопала глазами. Что?

– Если вдруг тебя это обрадует, ты всегда была моей любимой сестрой. Остальных можно выбросить в мусорное ведро.

Даймонд засмеялась. Прекрасный звук, способный выманить птичек с их деревьев. Она резко откинула волосы за плечо.

– Ты не думала о том, что надо быть добрее к людям, чтобы они тебя любили?

Я поморщила нос:

– Ты хоть раз пыталась быть добрее с троллем? Ты слишком часто бываешь на Олимпе.

И снова этот грустный взгляд.

– А ты слишком часто бываешь в Аваддоне. Я так часто просила мать почаще брать тебя с собой на Олимп, но она отказывается. Мне очень жаль. – Она нахмурила свой идеальный лоб.

Ухмыляясь, я слегка толкнула ее плечом:

– Эй, не забивай себе голову. Я просто слишком много жалуюсь. На самом деле мне нравится внизу. Я люблю Мэдокса, а что касается Аида, все могло быть хуже. Для того чтобы обучаться хорошим манерам, уже слишком поздно.

Даймонд неуверенно улыбнулась мне в ответ и нежно погладила меня по перчаткам:

– Эх, Ворриор, ты так быстро выросла. Когда это произошло? Еще вчера я читала тебе сказки на ночь, а сегодня ты уже думаешь о пенисах.

Я показала ей язык.

– Я только думала о том, что может произойти с парнем, который меня поцелует, и пришла к выводу, что у него отвалится пенис.

Кристально-голубые глаза Даймонд озорно заблестели.

– Только представь это. Он тебя целует, а у него пенис отваливается! – Ее смех звучал, словно звон колокольчиков. Уголки моих губ дрогнули. – Весь мир мужчин будет тебя бояться!

– Ой, заткнись! – Я с улыбкой взяла сэндвич и осмотрела его сероватые внутренности. – Кроме того, он может просто сойти с ума… кто знает. Глупо думать об этом. Я все равно умру девственницей.

Даймонд тут же прекратила хихикать и со страдальческим видом посмотрела на меня:

– Не говори так, Ворриор, должен же быть какой-то выход.

– Нет. Точно не для меня. – Я подняла сэндвич и откусила от него кусок.

Это было ошибкой. Даже первый кусок так сильно пах гнилью, что у меня к горлу подступила желчь. Я склонилась над тарелкой и выплюнула сэндвич. Слезы обжигали мне глаза, пока я попыталась смыть этот вкус со своего языка с помощью колы.

– Что случилось?

– Фу! Я думаю, рыба испортилась! – Я сделала еще глоток. Вкус никуда не смывался. Он прилип к моему языку, словно пепел.

– Ты что-то позеленела. С тобой все в порядке?

Я

вздрогнула от отвращения, но тем не менее кивнула в ответ. После этого я взяла тарелку с сэндвичем и бросила его в мусорку под раковиной.

– Да, но теперь у меня явно пропал аппетит. Принимая во внимание мою везучесть, я еще и рыбой отравиться могу.

– Не самая лучшая твоя неделя, да?

– Это точно, – фыркнула я и снова упала в кресло.

– Почему ты вдруг задумалась о поцелуях? Не пойми меня неправильно, я знаю, что тебе уже девятнадцать, но ты еще не видела никаких парней, кроме Мэдокса, и не интересовалась мальчиками.

Я с удивлением подняла глаза. Даймонд положила ногу на ногу и с любопытством смотрела на меня. Ее внезапное стремление поболтать казалось мне жутковатым. Мы целую вечность так много не говорили. Даймонд была служанкой Геры на Олимпе и много путешествовала. Так как она была почти на десять лет меня старше, у нас было не особо много общего.

– У меня, может быть, и есть небольшие сложности, но я же не мертвая, Даймонд! Разумеется, меня интересуют поцелуи. Тебя что, нет?

– Да, конечно, интересуют. – Даймонд задумалась и смущенно облизнула свои тонкие губы. – Я начала встречаться с парнями, когда мне было четырнадцать. Но ты, правда, никогда не давала понять, что тоже интересуешься парнями.

– Что? – Я недоверчиво посмотрела на нее. – Ну, во-первых, вы никогда не спрашивали, встречаюсь ли я с кем-то. Во-вторых, нет никакой разницы, хочу я этого или нет. Этого все равно никогда не случится. Я в любом случае провожу почти все свое время в Аваддоне, и единственные мужчины, с которыми я общаюсь, – мои братья. А они часто наталкивают меня на мысли о том, что лучше мне стать лесбиянкой.

– Ну, не знаю. Они же все хорошо выглядят, не так ли?

– Меня от них тошнит!

– Правда? Но ты ведь проводишь время с самым юным из них? Или нет?

– Ты про Мэдокса? Он… другой. Но я бы точно не хотела с таким встречаться. Когда он был маленьким, он бросался в меня козявками.

Даймонд скривила лицо от отвращения:

– Фу… понятно. А есть ли кто-то, кто тебе нравится?

– Н-нет, я… – Я увидела в своих мыслях синие волосы и серебристые глаза. Я быстро покачала головой, изгоняя это воспоминание из своих мыслей, и сжала руки в кулаки. Я уже была готова поставить себе диагноз: тяжелая форма стокгольмского синдрома.

– Нет, – коротко ответила я. – Никто не нравится, и пусть так все и остается.

В комнате повисла неловкая тишина. Никто из нас двоих не знал, что еще сказать.

Даймонд снова странно на меня уставилась.

– Я слышала о твоем столкновении с парнем, который сбежал из Тартара.

Ага, так вот откуда ноги растут.

– И?

– Ты, должно быть, испугалась его.

Я нерешительно пожала плечами:

– Немного. Он был однозначно сумасшедшим. Хорошо, что он снова в Тартаре.