Кровь богов
Шрифт:
Светоний поднялся вновь, и его постоянно красное лицо перекосило от злобы.
– Эти деньги лучше потратить на восстановление города, – заявил он. – Почему мы должны раздавать им серебро, если за последний месяц они нанесли городу в десять раз больший ущерб? Я предлагаю отложить выплаты до полного восстановления Рима и начать его со здания Сената. Неужели им сойдет с рук урон, нанесенный нашему городу? Пусть увидят, что их деньги идут на что-то стоящее. Пусть знают, что мы не боимся гладить их против шерсти и не собираемся вечно жить в страхе перед толпой.
Сотни голосов согласно загудели, и Марк Антоний почувствовал, как его горло сжалось от раздражения. Он задался вопросом: а не стоял ли за этой речью Кассий? Распределение денег Цезаря позволило бы достаточно быстро поднять престиж Сената, и тем не менее очень
К неудовольствию консула, предложение об отсрочке платежей приняли огромным большинством, и сенаторы вновь расселись по скамьям, довольные тем, что показали всем свою власть. Антоний временно ушел со сцены, пока один из сотрудников Сената зачитывал письма от командиров легионов, расквартированных в Галлии. Консул кипел от негодования, прекрасно понимая, что эта его неудача как ничто другое указывает на отношение сенаторов. От людей, которые правили Римом, не укрылось его странное поведение во время погромов. И теперь ему ясно давали это понять: он видел открытую враждебность на лицах тех, кто поддерживал Освободителей, да и не только их. Марк Антоний потер подбородок, скрывая раздражение. С одной стороны, Сенат играл мускулами. С другой – появился юный дурак, назвавший себя Цезарем, наследник половины золота Рима. Конечно же, это раздражало.
И пока заседание Сената продолжалось, Марк принял решение. Дискуссия между тем сместилась на легионы в Брундизии: предлагалось поставить на голосование вопрос об их осуждении. Сотни глаз скрестились на консуле. Теперь ему следовало высказаться по этому вопросу. Антоний вернулся на сцену, уже зная, что ему от них нужно.
– Сенаторы, мы слышали голоса, требующие наказать легионы, расквартированные в Брундизии, – начал он. Если он правильно просчитал настрой сенаторов, выходило, что они примут в штыки любое его предложение и заменят своим, прямо противоположным. – При нормальных условиях я бы с вами согласился, но сейчас условия далеки от нормальных. Командиры легионов – люди Цезаря. Практически без исключений. Его имя – по-прежнему талисман для граждан. Вы сказали, что нам не следует их бояться, и я это принимаю, но нужно ли нам продолжать топтать их гордость, пока они не озлобятся еще сильнее и не взбунтуются? Сможет Сенат выдержать еще один удар по собственному достоинству? Я думаю, нет. Как и многие другие, легионы в Брундизии не знали, что делать, пока в Риме царило безвластие. Однако это в прошлом. Теперь порядок восстановлен, и, если мы будем мстить по мелочам, уважения нам это не прибавит. Некоторые из вас уже говорили о казни каждого десятого, но вы подумали, как отреагирует на это Рим? Один человек из десяти, забитый до смерти своими товарищами, и за что? Только за то, что они не сдвинулись с места, когда в Риме царил хаос? Едва ли это достаточно веская причина.
Сердце консула радостно забилось, когда он увидел, как поднялся Бибул, чтобы ответить ему. Встал и Светоний. Марк Антоний глубоко вдохнул, понимая, что на карту поставлено его будущее. Первым он дал слово Бибулу, а сам сел, пока тот говорил.
– Прискорбно слышать, что полномочия Сената обсуждаются подобным образом, – отчеканил Бибул, и его сторонники одобрительно загудели. – Имея на то полное право, мы обсуждаем легионы, которые отказались выполнить приказ в момент государственного кризиса… и консул просит нас простить их, не назначив никакого наказания? Это невероятно. Вместо этого я предлагаю, чтобы один из консулов взял на себя исполнение воли Сената и лично проследил за тем, чтобы виновные понесли наказание. Я предлагаю отправить консула Марка Антония в Брундизий, чтобы под его надзором в шести легионах был казнен каждый десятый. Публичная казнь нескольких тысяч солдат сделает для поднятия нашего авторитета гораздо больше, чем любые пламенные речи. И оставит такую зарубку в памяти легионов, что в будущем у нас еще долго не будет никаких мятежей. «Вспомните Брундизий», – будут говорить они, и любой мятеж умрет, еще не родившись.
Под торжествующие крики Бибул вскинул руки, призывая к тишине.
– При последних погромах мало кто из нас оказался таким же удачливым, как консул, – продолжил он. – В отличие от него, мы потеряли собственность и рабов из-за пожаров и грабежей. Возможно, если бы он пострадал
Гром аплодисментов заполнил зал. Лицо Марка Антония оставалось бесстрастным. Действительно, его собственность осталась нетронутой, тогда как дома многих сенаторов подверглись полному разгрому. Он был другом Юлия Цезаря. Все помнили о знаменательной речи у тела Цезаря, в которой он по сути призвал толпу отомстить за убийство правителя. В сенаторах горожане видели тех, кто убил Юлия, и поквитались с ними.
Когда Бибул сел, Антоний поднялся, рассудив, что нужный момент настал, и незачем давать слово еще и Светонию, которого он давно терпеть не мог.
– Я слуга Рима, о чем прекрасно известно сенатору Бибулу, – заговорил он. – Если таково решение Сената, я отвезу ваш приказ в Брундизий. Я это сделаю. Но пусть и мои возражения будут записаны. Такое действие может рассматриваться исключительно как месть в тот самый момент, когда нам надо объединяться. Я ставлю вопрос на голосование.
Голосование много времени не заняло, и театр вновь наполнился торжествующим ревом. Бибул сидел, довольный собой. Друзья хлопали его по спине. Они показали, что думали о фаворите Цезаря.
Марк Антоний продолжал играть свою роль. Он подождал, пока будут произнесены еще какие-то речи и пройдет обсуждение остальных дел. Наконец, сенаторы закончили заседание. Консул молча посмотрел, как уходит торжествующий Бибул, окруженный сторонниками, и покачал головой. Юлий никогда не рассказывал о произошедшем между ними разладе, но Марк навел справки по своим каналам и узнал, что Цезарь забрал группу детей-рабов из дома бывшего консула, после чего распределил их по бездетным семьям. Бибул заменил их взрослыми и с того дня не покупал ни одного ребенка. Сложить два и два не составляло труда, и теперь Марк Антоний гадал, не вернулся ли Бибул к прежним забавам, раз уж Цезаря больше нет. Он решил, что за ним необходимо установить слежку. Один раз его карьера рухнула. Почему бы не повторить?
Выйдя из театра Помпея, Марк Антоний посмотрел на Марсово поле, виднеющееся вдали, огромный плац в черте города. Сейчас его скрывали от глаз палатки верных ему легионов, и сомнения охватили его. Устанавливая контроль над армией в Брундизии, он бросал вызов Сенату. Легионы, которые он видел перед собой, могли получить приказ выступить против него. Когда вокруг собрались ликторы, Антоний вскинул подбородок. Он прошел длинный путь, поднялся очень высоко, и негоже ему вновь плюхаться в море людей, заявляющих, что они правят Римом. Нет, он последует примеру Цезаря. Такие люди, как Бибул и Светоний, не смогут остановить его. Впервые за многие годы консул подумал, что чуть лучше понимает Цезаря. Он чувствовал, что готов принять вызовы, которые бросает ему будущее. Чтобы править Римом, ему требовались легионы Брундизия. Когда они станут под его команду, Сенат ничего не сможет с ним поделать. Ради этого стоило и рискнуть.
Глава 8
Вечер уже ложился на Рим серыми тенями, когда Октавиан добрался до нужной ему улицы на Авентинском холме, где проживал консул. Он зевнул, подавляя усталость. С самой зари, когда Квинтина зачитала завещание Цезаря, он не останавливался ни на минуту. Ему пришлось посетить три разных дома в Риме, полных рабов и прислуги, которые теперь принадлежали ему. Голова шла кругом. Гай Октавиан прибыл в Рим без гроша за душой, но завещание великого родственника разительным образом переменило его судьбу. При жизни предсказать решения Юлия Цезаря не представлялось возможным – он игнорировал законы и правила, если видел кратчайший путь к достижению поставленной цели. Октавиан учился у него. Прояви он нерешительность, враги могли собраться с силами и отнять у него едва обретенную власть и богатство.
Его удивило, что собственность консула осталась в целости и сохранности. На соседних улицах он проходил мимо пожарищ и видел такое, чего на семи холмах не случалось уже добрую сотню лет, а то и больше. Но строители уже работали, и их усилия оплачивались богатыми хозяевами превращенных в руины домов. Октавиан точно знал, что город в самом ближайшем будущем залижет раны. А дома Марка Антония и вовсе остались нетронутыми – такую награду он получил за речь, воспламенившую толпу.
– Мы с Меценатом думаем, что это ужасная идея, – попытался остановить его Агриппа, когда они поднимались на холм.