Кровь драконов
Шрифт:
Сколько же в этом городе лестниц и сколько же ступеней мне пришлось пересчитать здесь за всю свою жизнь? — рассеянно подумал я, рассматривая почти неразличимую сцену знаменитой Дождевой Переправы на потрескавшихся камнях. Город исчерчен тысячами ступенек — просторными и узкими, пологими и крутыми, каменными, земляными и деревянными, простыми и ажурными — всякими. Потому что весь город неровен, всхолмлен, изрезан оврагами и изрыт ямами, уступчив и многоярусен, как ступенчатая пирамида…
Года три назад мне довелось побывать на фестивале в междуречье. Так вот тамошний, тоже
Историки объясняют это тем, что город нарастал сам на себя, погребая под каждым новым слоем предыдущие. И под ныне существующими улицами все еще, возможно сохранились даже первопоселения.
…Скрипнула дверь, выпуская некоего хмурого господина с потрепанной папкой под мышкой. Витражное стекло, вставленное в деревянную дверную раму, подмигнуло разноцветными бликами, отражая солнце. Господин нерадостно вздохнул, поправил папку и побрел вниз по улице. Надо полагать, из музейной тиши его как моль из платяного шкафа, выгнал переполох, созданный группкой дошколят, которых несколько минут назад зазвали в здание утомленные воспитательницы.
Ага, сегодня же городской Музейный день…
А давно я здесь не был, подумал я, перехватывая окованную медью дверь еще до того, как створка замкнулась, и вошел внутрь. Пахнуло камнем, деревом, холстом, кожей и красками. Тусклые, размазанные уличные звуки здесь обрели гулкость и насыщенность, отражаясь от высокого свода, украшенного мозаикой. Зато цвета стали приглушенными, растекаясь в стекле витрин и размываясь тенями.
— …пришли недобрые косороги, косматые, тысячезубые, как гласит предание. Косороги напали на жителей поселка… — размеренно, но умело держа интонацией драматичность момента, рассказывал пожилой экскурсовод возле дальнего стенда. Собравшиеся вокруг него дошколята заворожено слушали, издав единый восторженный вздох, когда в диораме вспыхнул фонарь, обливая светом чучело оскаленного косорога. — Но смелый Виктай взял в руки свой знаменитый меч и вышел на защиту друзей…
Я едва не зажмурился, на мгновение ощутив себя лет на тринадцать младше, и явственно представив себе этот самый меч — широкий, с волнистым синеватым лезвием и светящимися зеленью камнями на рукояти… Меч произвел на нас столь неизгладимое впечатление, что потом вся наша сопливая группка, включая девочек, вырезала кривые мечи из дощечек и наносила увечья друг другу, изображая подвиг славного Виктая.
Он ведь там так и висит. Отливает синевой зеркальное лезвие… Ничего особенного с виду на замыленный взгляд взрослого. И одновременно нечто удивительное, неуловимо загадочное есть в этом старом мече. Словно оттиск руки героя так и остался на нем навсегда, создавая ощутимую ауру.
Говорят, дракон Виктая был воплощен в этом мече…
Малышня загомонила, перемещаясь к следующему стенду, где им в движущихся фигурах расскажут об истории создания главных городских Ворот. Или, может, про голосистый Колокол.
Я встретился взглядом с изображением белокурой женщины с гобелена напротив, Женщина
«Городской этюд. Первая половина периода Восходящих. Коллективная работа выпускников Станской художественной мастерской» — сообщала аккуратная табличка возле гобелена.
Если не ошибаюсь, Станскую Академию стерли благодарные граждане как раз где-то в этот период и сейчас на ее месте размещается городская караульная служба. А среди выпускников Академии значился знаменитый Ян Вострокрыл. Тот самый, что умел рисовать живое…
— А это кто? — спросил звонко голосок позади меня.
— Данек, вот ты где! — послышался в ответ встревоженный женский голос. — Ты что здесь делаешь? Почему ты не со всеми? Вечно тебя приходится разыскивать! Разве тебе неинтересно слушать, как рассказывают?
— Я хотел посмотреть, что здесь нарисовано…
— Потом посмотришь, пойдем! А то все пропустишь.
Я оглянулся, наблюдая за сценой короткой схватки — упрямый малыш упирался и не желал идти за сердитой воспитательницей, пока ему не расскажут, что нарисовано на загадочной картинке. Судя по привычности уловок той и другой противоборствующих сторон для сохранения исходных позиций — подобные сражения были дежурными.
— Ну, хорошо… — сдалась женщина. — Что ты тут хотел увидеть?
— Кто это? — с готовностью прекращая борьбу и мигом согнав с физиономии плаксивое выражение, осведомился пацан, указывая пальцем на темную от времени гравюру — некий здоровенный монстр, смахивающий на зубастую, длинношеею ящерицу с устрашающим гребнем вдоль спины, распластав перепончатые крылья, парил над какими-то смутно очерченными поселениями.
— Это дракон, — прочитала воспитательница надпись под гравюрой.
— Неправда, — искренне возмутился ребенок. — Дракон не такой.
— Тут сказано, что это дракон, — с некоторым сомнением повторила женщина. — Это очень-очень древнее изображение. Так люди из доисторической эпохи представляли себе драконов.
— А почему они их такими представляли? Они таких видели?
— Нет, конечно. Таких чудовищ не бывает. Он, наверное, придумали его… — неуверенно пояснила воспитательница.
— А почему придумали? Он такой страшный. Древние люди боялись драконов?
— Наверное. Не знаю.
— Они что, не могли рассмотреть настоящих драконов?
— Никто не может рассматривать настоящих драконов… То есть почти никто.
— Я видел, — вдруг возразил мальчик. — Дракон другой!
— Неправда, Данек. Ты не можешь знать, как выглядит дракон. Пойдем к остальным…
Последняя реплика женщины неожиданно разбудила во мне глухое, немотивированное пока раздражение. Раздражение поднималось вверх, будто муть со дна — невесомо, но мерзко и тянет гнильцой.