Кровь и молоко

Утро в поместье Говардов началось с очередной «плохой новости». Ровно в девять к дому подъехал полицейский экипаж во главе с детективом Байроном, которому не терпелось свершить правосудие и отомстить за смерть отца.

Несколько мужчин, облачённых в форму констеблей, бесцеремонно ворвались в холл. На все протесты прислуги они отвечали единственным вопросом: где миссис Байрон?

Амелия, в это время, находилась в гостиной вместе со своей младшей сестрой. Горничная только-только подала чай и девушки, попросив оставить их наедине, разливали ароматный «Эрл Грей» по изысканным, белоснежным, фарфоровым чашкам.

– Молока? – мягко улыбнулась Мэри, взяв в руки молочник.

– Да, благодарю, – кивнула Амелия, но тут распашные двери с грохотом открылись, врезаясь в стены по обе стороны от проёма, и в комнату вошёл детектив, а следом за ним несколько полицейских.

Лицо Байрона искажал, изображающий улыбку, оскал. Глаза блестели, как у дикого волка, глядя на молодую женщину, что теперь носила фамилию его семьи. Мэри испуганно вжалась в спинку кушетки, Амелия же, напротив, наградив мужчину негодующим взглядом, поднялась на ноги.

– Даниэль? – её голос был ровным, учтивым, но сие являло собой лишь проявление воспитания. – Чем обязаны столь раннему визиту?

В гостиную, протискиваясь между мужчинами, вбежала взволнованная горничная. Виновато глядя на свою леди, она начала жалобно причитать, переминаясь с ноги на ногу.

– Я пыталась их остановить, мисс Говард, то есть миссис Байрон, но…

– Всё в порядке, Лиззи, не переживай. Можешь идти, – Амелия даже не взглянула на служанку, всё это время она смотрела в глаза сыну своего почившего супруга. – Полагаю, вам удалось выяснить что-то относительно смерти моего мужа?

– О, да, – растягивая гласные до неприличия, улыбнулся детектив. – Я знаю, кто убил отца…

Он выдержал многозначительную паузу, наполняя момент особым драматизмом, затем поправил пиджак и громко объявил, совсем как конферансье в «Мьюзик-Холле»:

– Миссис Байрон, Вы обвиняетесь в убийстве Питера Байрона и немедленно будете доставлены в Ньюгетскую тюрьму, чтобы впоследствии предстать перед судом.

– Что? Ты, верно, шутишь, Даниэль? – потрясённая заявлением мужчины, Амелия попятилась назад, натыкаясь на чайный столик, опрокидывая заварник, который с грохотом упал на пол, расплёскивая терпкий напиток по ворсу шерстяного ковра.

– Арестовать её! – отдал приказ Байрон-младший.

Двое из четырёх мужчин, уверенным шагом направились к девушке, схватили

– Амелия, нет! Это какая-то ошибка! – Мэри кинулась вслед за арестанткой, пытаясь ухватить ту за руку, но её остановил Даниэль, удерживая за плечи.

– Не влезайте в это дело, мисс Говард. Ваша фамилия и так почти лишилась уважения в обществе! Подумайте о своём будущем! Что скажет семья мистера Уитмора? – с угрозой ухмыльнулся детектив, крепче сжимая пальцы на худеньких предплечьях.

Девушка растерялась, но из ступора её вывел голос Амелии.

– Мэри, найди моего адвоката! Запомни имя – Джеймс Гудмен! Ты должна всё ему рассказать, он непременно разберётся!

– Очень сомневаюсь, – злорадно прохрипел детектив и, небрежно отпихнув от себя младшую Говард, вышел из гостиной.

– Я бы мог сопровождать тебя на приёме у Линча, – молодой англичанин, заведя руки за голову, лежал средь шёлковых подушек, совершенно не стесняясь своей наготы.

– О, милый Джозеф, мне льстит твоё приглашение, но, увы, я вынуждена его отклонить, – ответила Амелия Говард, сидя перед трюмо, расчёсывая свои длинные, тёмно-каштановые волосы, то и дело цепляющиеся за шнурки корсета дерзкими кудрями.

Джозеф Фостер к двадцати пяти годам добился немалых высот на журналистском поприще. Будучи юнцом, но ретивым и целеустремлённым, он начал карьеру в газете мистера Говарда. Ничего особенного – простые поручения, доставка корреспонденции, затем корректура текста и, наконец, небольшая колонка светской хроники. Но, после того как отец Амелии пристрастился к бутылке, проводив в последний путь свою дражайшую супругу, молодому человеку пришлось отправиться в свободное плаванье. Теперь же, Фостер являлся штатным журналистом самой популярной газеты Лондона, но его сердце по-прежнему принадлежало семейству Говардов, а точнее старшей из дочерей.

– Почему ты не хочешь ехать со мной? – в голосе джентльмена звучало искреннее негодование.

Амелия глянула на него через плечо и, чуть сощурив глаза, хитро улыбнулась, но ничего не ответила.

– Я не понимаю тебя. Ты с лёгкостью пускаешь меня в свою постель, но избегаешь публичных появлений.

Театрально вздохнув, мисс Говард, отложила гребень и встала со стула, глядя на мужчину в отражение зеркала.

– Давай не будем портить это потрясающее утро…

Она слегка прикусила нижнюю губу, сминая пальцами лёгкую ткань полупрозрачного подъюбника, поднимая его до уровня колен. Томный стон, сорвавшийся с медовых губ, заставил Фостера напрячься. Этот сладостный звук всегда сбивал его с толку, туманил разум, будоражил фантазию.

Амелия медленно обернулась. Ступая почти бесшумно, она подошла к постели и замерла, бессовестно разглядывая возбуждённую плоть любовника, что еле сдерживался, дабы не схватить мисс за руку и не затащить в кровать.

– Ты не ответила на вопрос. Почему мы не можем пойти вместе? – желваки на угловатых скулах дрогнули, но вовсе не от раздражения, а от терзающего тело желания.

Говард игриво улыбнулась. Фостер тяжело сглотнул.

– Потому что могут пойти слухи, – сладко протянула она и, забравшись на постель, встала во весь рост, упираясь изящной ножкой в мужскую грудь. – Кому как не тебе знать, сколь стремительно по Лондону распространяются вести.