Кровь и пепел
Шрифт:
Видно, добавленного хватило, чтобы помянуть Матрену, мужики остались довольны. Мы сами тихо посидели, повздыхали, решив, что, может, и к лучшему, что так спокойно померла… И правда, на лице у Матрены застыло столь благостное выражение, что отпевавший поп усомнился:
– Чего это она вроде улыбается?
– Значит, в рай попала!
Священник только покосился на меня, не став объяснять, что она пока еще никуда вообще не попала, душа только отлетела. Это я помнила и без него, но настойчиво повторила:
– Она свое отмучилась на земле, теперь только
Все это время Маня ходила за мной хвостиком, держась для верности за подол. Олена смеялась, а я все сильнее привязывалась к девочке.
И все больше чувствовала, что уже нет той озорной девчонки, которая с визгом каталась по сену на сеновале или чудила с Лушкой. Во мне окончательно взяла верх взрослая Настя из двадцать первого века. Я просто не замечала иной окружающей обстановки, вообще не задумывалась над разницей в быту. На моих руках был ребенок, которого надо спасти, хотя что буду делать с Маней потом, не представляла. Но в те дни главным было совсем другое – придут или не придут татары. Этим вопросом жили не одни мы с Оленой, не только посад, в напряженном ожидании замер заметно опустевший город.
Временами начинало казаться, что все хлопоты пустые, что уже все прошло, но…
Мороз в ту ночь был особенно крепким, к утру бычьи пузыри на окнах только что не полопались, звенели, словно кожа на барабане, если дотронуться. Я едва не испортила все, по привычке попытавшись «протереть стекло», хорошо, что не нажала сильно. Олена сзади завопила:
– Настя, осторожней, продавишь, останемся без окна!
Без окна мы остались и так, от него слишком тянуло холодом, даже закрытая ставня не спасала. Где вы, стеклопакетики, ау? Я предложила заткнуть подушкой, помогло, стало теплее, правда, совсем темно.
У Олены вовсю торчал живот, потому я старалась не давать ей поднимать тяжести и носила воду сама, мы решили, что татары татарами, а баню истопить не мешает, и я с раннего утра принялась носить воду. Маня ожидала меня на крыльце, словно я могла куда-то деться. Олена отправилась к Авдотье, обещая вернуться скоро. Я несла очередную пару ведер, когда увидела… возвращавшихся соседей! Возы Терентия и Свары въезжали в их ворота. Чего это они, не все забрали или испугались, что их схроны разорят соседи? Не за Маней же с Матреной вернулись?
Оставив ведра перед баней, я метнулась к своему дому. Там Маня, нельзя, чтобы ее забрали! Девочки, привычно ожидавшей меня на крыльце, не было. На мгновение я замерла. Терентий только подъезжал, они еще не видели Маню, зато сама малышка успела увидеть. Убегавшую девочку я заметила бы, значит, с крыльца она могла деться только в дом. Так и есть, на зов «Маня, покажись, это я», ребенок высунул зареванную мордашку из-за печки.
– Чего испугалась?
Спросила просто так, прекрасно понимая, чего именно – Свара поручила ей Матрену, а та умерла, дом не топлен и вообще закрыт. Но я не собиралась отдавать Сваре с Терентием Маню, она теперь моя!
– Послушай меня, ты не хочешь возвращаться
– Нет! Нет!
– Значит, будешь жить со мной. Согласна?
– Да, – всхлипнула Маняша.
– Ну вот и договорились. Сиди дома, пока не выходи.
Я отправилась к соседям.
Соседское крыльцо все занесено снегом, понятно, что никто в последние дни не выходил. Я спокойно ожидала, как они спросят об участи оставленных родных. Уже занесла воду в баню, отправилась набирать дров для печи и только тут услышала, что зовут.
– Настасья…
Я стояла с поленьями в руках и спокойно смотрела на здорового, сильного, зажиточного мужика, бросившего собственную мать умирать от холода и голода.
– Ну?
– Ты это… Матрена померла, что ли?
– Что ли! – гаркнула я, с этим паразитом даже разговаривать не хотелось.
– Похоронили?
– Нет, оставили у вас в бане!
Он даже чуть побледнел, почти метнулся к бане проверять, я поморщилась:
– Похоронили, мы же не ты!
– А девчонка где, не видела?
– А Маня теперь живет у меня, и тебе я ее не отдам!
– Тю, дурная, да пусть живет, кто ее отбирать станет?
А я-то боялась, что малышку чуть ли не с дружиной отбивать будут! Стало даже смешно, зря я надеялась на какие-то остатки человечности у Терентия.
– Ты хоть бы спросил, где мать похоронили.
И вдруг я поняла, как это выглядит – пятнадцатилетняя девчонка отчитывает здорового мужика, у которого внуки! Но сейчас во мне окончательно взяла верх тридцатилетняя женщина и разговаривала с ним даже не на равных, а свысока. Я имела на это право! Я была лучше его, человечней, честней!
Это потом я поняла, насколько завысила собственную значимость и человечность, а тогда откровенно гордилась собой.
Изумленный моим поведением, Терентий так и остался стоять, а я ушла в дом, так и не набрав достаточно полешек.
– Маня, я договорилась, ты будешь жить у нас.
Я не сомневалась, что даже если завтра наши вернутся тоже, Степан не будет против девочки, он и так очень переживал из-за того, что не смог взять ее с собой.
Потом мы с удовольствием парились в бане, хлестали друг дружку вениками, плескали на камни пахучий квас… а потом сидели разморенные, довольные у печи и сушили волосы. Маня, впервые увидев мою косу распущенной, ахнула. Она ходила вокруг и осторожно касалась тоненькими пальчиками волос с восхищенным шепотом:
– Какая…
Олена в благодушном настроении великодушно пообещала:
– И у тебя такая будет!
– Правда?
– Давай, мы тебя заплетем?
Перемигнувшись с Оленой, мы принялись вплетать в Манину косичку не просто косоплетку из ниток, а вместе с ней красную ленточку. Все вместе получилось и толще, и даже длиннее. Девочке понравилось очень! Она ходила гордая сама собой и все откидывала новую косичку, резко поворачивая голову. Глядя на нее, Олена вздохнула:
– Девку хочу, а повитуха говорит – сын будет. Ну, ладно, следующая девка.