Кровь и пот
Шрифт:
— Ладно, ступай, — сказал Кален, помолчав.
Рай ушел, а Кален бросил сапог жены в угол и стал думать. Потом решил: «Кровному врагу постель Еламана больше не марать! Поймаю, задушу, камень на шею — и в море. А там будь что будет».
Встал, потянулся, хрустя суставами, и вышел на улицу обдумать все на досуге.
Многолюдный шумный аул на берегу моря, где всю зиму лаяли собаки, ревел скот и громко перекликались люди, давно уже откочевал, и в стороне Ак-баура стало тихо. Аул Алибия после приезда караванщиков из Конрата
Каждую весну Судр Ахмет больше всех шумел, кричал об откочевке, волновал все окрестные аулы, потом ему что-нибудь мешало, и он оставался.
Байбише Кудайменде как-то за утренним чаем сказала мужу:
— О чем ты только думаешь? Когда же мы кочевать будем? Вон аул Судырака уже собрался…
Кудайменде погладил бородку и засмеялся.
— Ой, жена, что ты понимаешь? Я-то знаю этого Судр Ахмета… У него и нагачи, знаешь, — братья Бакай и Шамай из племени Бестокал, знаешь? Возле урочища Киши-Кум? Тоже пустобрехи. А этот твой Судр Ахмет только голову морочит всем, а вот поглядишь, со своей крикливой верблюдицей будет в хвосте плестись…
Кудайменде как в воду глядел — Судр Ахмет остался, и среди истоптанной, замусоренной земли снявшегося аула стояла только его юрта. Собирался кочевать Судр Ахмет раз двадцать. Он и вчера окончательно решил откочевать на рассвете. Приказав жене все собрать, связать в тюки, он мирно заснул и проснулся на другой день к обеду. Может быть, он проснулся бы и позже, если бы не жена. Будила она его часа три и все-таки разбудила. Судр Ахмет протер глаза, потянулся своим худым хорьковым телом, расслабленно приподнялся и поглядел на улицу. Солнце стояло чуть не над головой.
— Е, так ведь уже полдень! — закричал Судр Ахмет. — Ах ты поганка! Лежала, значит, валялись до обеда, свою вшивую голову на солнышке грела?
— Так ведь я тебя…
— Молчать! Ты же баба… Могла бы хоть раз встать пораньше и разбудить почтенного своего мужа? А теперь кочевать в такую жару? Вогнать единственную верблюдицу в кровавый пот? Замолчи! У, дура! У, тварь, собакой вскормленная!
Жена и не пыталась возражать, боялась, как бы муж не кинулся на нее. Но Судр Ахмет все распалялся:
— Какая же это у меня баба? Сколько раз говорил я ей о кочевке! Так и знал, что не откочуем… С самой зимы я тебе говорю: кочуем! Кочуем, говорил тебе! Ау, жена, кочуем! Кочуем, все долбил тебе…
— Так я же тебя не держала…
— Ай! — закричал Судр Ахмет и потянулся за камчой. Жилы на его тощей шее вздулись веревками.
Жена отскочила в угол, но Судр Ахмет уже бросил камчу и задумался. И правда, о кочевке он начал говорить раньше всех, ранней весной, он совсем сложился, но потом передумал. Через две недели он опять собрался. Утром он должен был тронуться, но вместо этого заседлал коня и поехал по аулам. «Денька через два приеду, — сказал он жене. — Гм!.. Ау, жена! Вон из тех аулов, вон там, в Куль-Куре, попрошу парочку верблюдов, а то как кочевать? Ау, жена! Чтобы у меня порядок был! Прибери там все, полатай… Словом, будь готова!» И с тем уехал.
Судр Ахмет закатился надолго. Он помог откочевать аулам Рамберды и Жилкибая, зимовавшим
Уже наступила настоящая весна, когда Судр Ахмет без верблюдов заявился домой. Жена было предложила кочевать налегке, с одной верблюдицей, но Судр Ахмет рассердился:
— Ау, ау, жена! Что я, прокаженный, чтобы кочевать одному? Вот погоди, съезжу в аулы Пирмана и Ширмана…
Аулы Пирмана и Ширмана собирались выезжать на другой день утром, Судр Ахмет договорился с ними кочевать вместе. Но по дороге домой его как-то занесло к рыбачьему аулу. Судр Ахмет поглядел на дымки, синеющие над землянками, остановился и начал в задумчивости покусывать жидкую свою бородку; глазки его прижмурились, и сладость взошла на лицо. «Гм!.. Ей-богу, у них там, наверно, рыбка варится, а?» Он вообразил, как ест сладкую рыбку, как чмокает и облизывает пальцы, и торопливо свернул к рыбакам.
Остановился он в доме Каракатын. Аккемпир и Дос его не жаловали, но Судр Ахмету и дела до них не было. Он ел рыбу, разговаривал с Каракатын, пил чай и, зажмуриваясь от восторга, кричал, какие богатые аулы Рамберды и Жилкибая и как он завтра сам будет кочевать. Опомнился он только в полночь. Вышел на улицу, помочился, посмотрел на звезды и хлопнул себя по ляжкам.
— А бог ты мой! Уж скоро рассвет!
Поймав лошадь, он умостился уже в седле, но тут же сказал громко: «Ау!»— и стал усиленно думать: «Ну куда я поеду ночью? Лучше я завтра пораньше выеду, еще затемно… Бог ты мой, на коне ведь птицей доскачешь!» Решив ехать утром, он слез с коня и пошел опять к Каракатын. Лег он, не раздеваясь, завернулся с головой в чапан, и стал уже было засыпать, как вдруг сбросил чапан и вскочил.
— Ойбай! Ойбай! Зарезал… Вспорол прямо меня! От криков Судр Ахмета все вскинулись.
— Что? Кто тут? Что такое? — испуганно спросил Дос.
— А ты думаешь — кто? Клоп! Как жеребенок! Вот он… Вот в руке брыкается!
Аккемпир успокоенно вздохнула и повернулась к стенке. «И что за человек! — с раздражением подумала она. — Дожил до возраста пророка, а такой беспокойный! И какой он только был маленький! Как только его вырастила бедная мать!»
Все опять заснули, но Судр Ахмет не спал, ворочался, брыкался. «Ай, плохо! — думал он. — Плохо мне будет завтра кочевать! Клевать носом буду, как блудливый джигит, всю ночь бегавший по девкам! Эта мысль, что он будет как джигит, ему очень понравилась, и он захихикал под чапаном.
Рыбаки, как и охотники, встают рано. Еще не рассвело, а весь дом Доса уж на ногах. Судр Ахмет не выспался. Зевая так, что челюсти трещали, пошел он за конем. Плохо стреноженный конь ушел далеко, и Судр Ахмет искал его до самого обеда. Аулы Пирмана и Ширмана снялись еще до света и теперь находились, наверное, где-нибудь около сопки Сиргакты.
Злой Судр Ахмет ехал домой и ругал всех подряд — и джайляу, и аулы, и Каракатын, и коня своего. Поругать себя он как-то забыл. Насупившись, подъехал он к дому и увидал, что все уже давно готово к кочевке. Навьюченная верблюдица привязана была к двери дома.