Кровь и пот
Шрифт:
Судр Ахмет пустил слезу, потом утерся и сделал знак жене, чтобы та вышла. Оставшись вдвоем с Акбалой, он подсел к ней поближе. Подозрительно оглядев все углы, он наклонился к уху Акбалы и зашептал:
— Душа моя, кто умер, тот не вернется… А живые должны жить. Слушай меня, дорогая… — тут Судр Ахмет запнулся. — Устраивай свою судьбу, пока не поздно. Пока стан твой гибок… — Судр Ахмет игриво похлопал Акбалу по спине. — Хи-хи… Пока, говорю, стан гибок и щечки свежие, и все такое… гм!.. ищи себе мужа! Только не из этих, поняла? — Судр Ахмет кивнул на рыбачий аул. — Ау! Акбала милая… Это, как
Красивый подбородок Акбалы давно дрожал, дыхание прерывалось, она то краснела, то бледнела и не смела поднять глаз.
— Так вот, я и говорю… Н-да, этот, как его… Танирберген тебе предложения не делал?
Акбала медленно подняла длинные черные ресницы и главами, полными слез, прямо взглянула на Судр Ахмета. И чем больше она смотрела на него, тем больше пугалась.
Во всем облике его не было ни одной правильной черты, весь он был несоразмерен. Везде, во всех чертах его лица или чего-нибудь недоставало, или что-то было лишнее. Бритая до синевы голова его была заострена кверху и походила на воробьиное яйцо. Огромные, прозрачные, как рыбий пузырь, уши оттопыривались. И еще странность была в этих ушах — они двигались! Они настораживались на звук, даже слегка поворачивались в ту сторону, откуда был звук, или обвисали, совсем как у зверя.
— Не таись от меня, Акбалажан, на всем свете я единственный почтенный друг твой! — нажимал между тем Судр Ахмет.
Акбала опять опустила глаза и молчала. Судр Ахмет еще тесней приник к ней и задышал в ухо:
— Доверься… Ну, ну, скажи!
— «Доверься, доверься»!.. — сердито сказала вдруг Акбала. — А его куда деть? — кивнула она на сопевшего у груди ребенка.
— Гм!.. Н-да… — Судр Ахмет задумался.
Он зажмурил глаза и забрал в кулак свою бороденку. Долго он думал, прикидывая так и сяк. Конь, обещанный Танирбергеном, который уже чуть не у юрты топтался, теперь стал уходить. Судр Ахмет кряхтел, потел, жалел коня и думал… Наконец он раскрыл глаза, хихикнул и даже в ладоши хлопнул.
— А что! — победоносно сказал он, и ему показалось, что конь опять переступает, всхрапывает возле юрты. — А что! Нашел! Этого малыша… А как его зовут?
— Ашим.
— Ашим? Хорошее имя. Прекрасное имя! Совсем еще малюсенький… Сколько уже малютке?
— Шесть месяцев.
— Шесть месяцев? О, да он совсем взрослый! Совсем крепкий!., Ах ты, недоносок мой! Дай-ка пощекочу тебя… Тю-тю-тю!.. Ки-ко-ко!.. А вообще-то медленно человек растет. Шесть месяцев уже, а вид у него… Да и годовалый тоже так себе, ни то ни се… Вот гусята, только вылупились, а уж туда же… в воду! Хи-хи! Или возьми собаку. Шесть месяцев ему, так он — у! Мышей сам себе ловит…
Судр Ахмет долго хихикал, вытирал глаза, мысли его бродили где-то по кругам, пока снова не наткнулись на коня.
— Ну так вот, слушай, чего я придумал… Отвези-ка ты сосунка к своим родителям. Что ему делать, Суйеу-ага-то? С внуком станет играть, кормить его станет — вот ому и дело, а?
— Если они узнают, что я хочу замуж… Судр Ахмет даже руками на нее замахал.
— Что ты! Ты не вздумай говорить об этом! А так это… М-м… Скажи,
Акбала посидела немного, думая о чем-то, потом встала и пошла к двери. Один раз она оглянулась, хотела что-то сказать, но не сказала, покраснела и ушла.
Оставшись один, Судр Ахмет долго вспоминал лицо Акбалы, когда та уходила, какое оно было — холодное или взволнованное. Подумав, он решил, что все-таки взволнованное, засмеялся, хлопнул себя по ляжкам и сказал радостно:
— Аа! Уа, Ахмет, конь теперь твой!
— Ойбай! Ойбай… А да будьте вы прокляты! До седьмого колена… Я уж и что ел не помню, ой! У-у-у!..
Судр Ахмет бегал по темной юрте, не находя себе места. Комары звенели вокруг него яростно и беспощадно. Судр Ахмет отмахивался, жалобно вскрикивал, шлепал себя по шее, по ушам, но комаров становилось еще больше, и Судр Ахмет изнемогал.
Наконец он не выдержал, выскочил во двор, развел дымокур, мелькая в темноте белой рубахой, отбежал в угол, крикнул что есть силы: «Уа!», разбежался и нырнул в едкий дым.
— Ага! — сладострастно завопил он. — А ну-ка налетай теперь! Не можете? То-то!
Но он и сам в дыму стал как комар — едкий дым лез в глаза, в нос, он чихал, кашлял, потом ошалело выскочил из дыма и кинулся в юрту. Увидев жену, спавшую как ни в чем не бывало с открытым лицом, он остолбенел. «Уж не сдохла ли эта собака?»— подумал он и приложил ухо к ее груди. — Жива! Ба! Да она в самом деле жива! Я себе места не найду, а она дрыхнет, невоспитанная!»
Такого Судр Ахмет уже не мог стерпеть и сердито пнул жену в бок.
— Ау, жена! — закричал он. — Ай да баба! Ай, двужильная баба!
— Что? — невнятно спросонок отозвалась жена.
— Я вот тебе покажу, что! Вставай, разбирай дом! Кочуем отсюда! Будь они все прокляты до седьмого колена!
— О господи, погоди хоть до рассвета! Все неймется тебе…
— Что-о? Почтенный твой муж тебе надоел? На рассвете хочешь бездыханный труп мой увидеть?
— Ах, мой дорогой, где это ты видел умерших от комаров?
— Помилуй аллах! И-и, безбожница… Ах ты тварь, а?! Не видела, так увидишь! Эти твари живьем меня сожрут! Сожрут, говорю тебе, ничтожной!
Судр Ахмет торопливо лег, закутал голову чапаном, полежал, шумно дыша, потом сел и захныкал:
— Ау, жена… Эти комары, будь они прокляты, как войско тысячное… Вон они как пищат! Сам маленький, а как пырнет тебя, будто копьем… Клянусь аллахом! Во! Во! Ай-яй!..
Только под утро с моря потянул свежий ветерок и стал отгонять комаров. Судр Ахмет тогда разделся, долго, с ожесточением чесался, кряхтел, потом блаженно закрыл глаза и заснул. Храпел он чуть не до обеда и проснулся, когда рыбаки уж возвращались с улова. Везде по дворам, возле очагов, белели платки женщин. Судр Ахмет поглядел к себе во двор и увидел, что Бибижамал чистит на доске большого желтобрюхого сазана. Судр Ахмет как был — в подштанниках, в нижней рубахе, босой, с непокрытой головой — подошел к жене и стал умильно глядеть, как жена вспарывает брюхо сазану и как оттуда лезет нежно-розовый жир.