Кровь и пот
Шрифт:
Теперь Акбала окончательно поверила, что родители ее приедут непременно. Раньше среди беготни и забот ее нет-нет да и одолевали сомнения, приедут ли старики. Но Танирбергену она верила и теперь знала, что старики приедут непременно.
В ауле поднялась суматоха. В юрту Танирбергена набилась целая толпа. Стараясь услужить Акбале, эта крикливая орава разошлась вовсю и сама, уже больше Акбалы, верила, что гости почти за порогом. Начались расчеты и подсчеты, все вопили, кричали, загибали пальцы, и по всему выходило, что гости уже приближаются к аулу. Тут же на ближайший бугор был посажен человек, чтоб заранее оповестить
Акбала еще медлила с приготовлениями к пиру, но ждать больше никто уже не хотел. В своем усердии, в старании услужить Акбале все так разошлись, что остановить их было невозможно. Каждый распоряжался как умел и как хотел — кто побежал звать на пир близких аулу людей, кто таскал посуду, кто готовил самовары и чашки для чая. Бараны были отобраны, пригнаны и привязаны возле дома. Ножи были наточены, котлы вычищены. Все в ауле выносилось, выколачивалось, расстилалось, и было похоже, будто аул собирался выдавать или встречать невесту.
Акбале не давали уже ничего делать и чуть не на руках носили. Все сношки, невестки, золовки — словом, все женге, которые увивались раньше вокруг байбише, теперь бросились на Акбалу, как мухи на мед.
— Ай-яй-яй! До чего красива наша молодая сноха! Ну и ну! Где только были наши глаза? Не иначе завязаны были наши глаза! — решила вдруг одна женге и чуть не прослезилась от умиления.
— Э! Глядите на нее! Да ты вообще раньше замечала ли чего-нибудь? — тут же осадили ее остальные. — Видала ли ты когда вообще кого-нибудь, кроме своей байбише?
— Эта проклятая байбише на головах наших ходила! — Забыла, как ты обижала нашу красавицу?
— Ты, баба, лучше мой язык не чеши, не растравливай меня!
— Уа! Байбише ведь соперница молодой красавицы снохи, а?
— Да, да, да…
— А ты, обижая нашу сноху, разве не обижала нас?
— Апыр-ай, а? Исчезла бы ты, мерзавка, с наших глаз!
— Убирайся!
— Сгинь!
— Прочь отсюда!
В доме поднялся такой крик, что у Акбалы уши заложило. Она было попробовала заступиться, да где там! Все бабы дружно обрушились на свою женге и, всячески понося, выгнали ее. Они были горды — выгнать ненавистную бабу казалось им не проще, чем прогнать врага. Они перебивали друг друга, тараторили, в воздухе мешались обрывки слов, глаза у всех победно блестели. Но тут одна заметила, что Акбала побледнела и пригорюнилась. Тогда она ткнула пальцем в бок свою соседку, та тут же ткнула кого-то еще, и пошли тычки под бока кругами, как волны. Все теперь смотрели на грустную Акбалу, все разом, поджимая губы и щипая себя за щеки, с немым укором взглянули друг на друга. Добро бы раскричались, разругались они в другое время, но сейчас!
Сейчас, когда едут такие гости, ах, какие гости! Сейчас малейшая тень обиды на лице Акбалы показалась им непростительной. И тогда все они, шурша и свистя платьями, вскочили и, будто большие яркие говорливые птицы, слетевшие к единственному зерну, гурьбой, теснясь, щебеча, волнуясь, окружили Акбалу и присели возле.
— Какая ты счастливая!
— Да, да!
— Есть ли еще на свете родители, которых так встречают!
— А это все благодаря мужу!
— Так он тебя любит — иииии-их!
— Да что там! И говорить нечего, ради тебя
До сих пор Акбале стыдно и горько было, что не могла она пригласить родителей. Теперь же в ожидании их она сидела как на иголках, давно уже вся истомилась, извелась и не знала, горевать ей или радоваться.
А женге все шелестели, шумели, и звук их голосов напоминал Акбале шум волны по камешкам в тихую погоду.
— Почему они задерживаются?
— Неизвестно почему…
— Все может быть…
— Бедные твои родители истомились…
— Немного осталось ждать!
— Вот-вот должны прибыть.
— Вот-вот, говоришь?
— Да это разве задержка? Вот, говорят, в старину…
— Да, в старину…
— Молодухи годами ждали…
— Годами!
— Не так-то просто приехать к замужней дочери своей. Ты же видела, как суетится бедная мать, готовя приданое: одно недоделано-делано… другое не готово-ово…
Эти разговоры, уговоры, этот плеск и раскачивание, эти близкие, смутные, тонкие и грубые голоса все успокаивали, убаюкивали Акбалу, и она уже согласно кивала, и опять улыбалась, и румянец выступил на щеках, и глаза заблестели, она скоро развеселилась, разговорилась, вплела свой голос во многие голоса, как ленту в косу, и вдруг запнулась и опять помрачнела.
Вспомнила она непреклонный, крутой нрав своего отца, вспомнила его белые ресницы, красные глаза, его похмыкивание, его ядовитость, и снова страх вошел ей в душу. «О боже, помоги, не оставь меня! Боюсь… Страшно что-то!»
Все было в доме шу-шу-шу-быр-шу-быр-шу-быр и вдруг оборвалось, кончилось, затаилось — все слушали. Слышен стал топот по холодной земле. Акбала поспешно вскочила, выбежала на улицу, за ней понеслось вдогонку из дома:
— Приехал кто-то…
— Они, наверное…
Мимо дома, глухо топоча, посапывая, равнодушно прошли коровы. Акбала вернулась. «Нет, не приедут!»— будто кто-то твердо произнес над ее головой. Она села. Стала бледнеть. Женге глядели на нее во все глаза. Потом все разом вздрогнули и обернулись: с шумом вошла соперница Акбалы — байбише.
— Ау! — сказала она жирным голосом. — Ау, где же сваты? Где сваты? Которых мы встречаем, а? Всем аулом, а?
И тут же все женге стали отодвигаться от Акбалы. Будто они просто так зашли, будто они даже не заходили, а это так — один дух, видимость, что они здесь.
Не зря же пришла эта байбише, не выходившая из дому вот уже несколько дней, пока весь аул готовился к встрече. Нет, неспроста она пришла, неспроста пришла…
— Что это ты такая кислая, — поддела байбише и победоносно оглянулась. — Что-то непохоже, чтоб ты радовалась родителям, а?
Акбала молчала. Потом попыталась улыбнуться, лицо ее некрасиво растянулось и стало жалким.
— Э, да ты свихнулась, что ли? Глядите, глядите, что это с ней! Муж-то твой где?
— Что? А я… Кто?
— Муж, говорю, муж!
— Не знаю…
— Что-о? Да ведь младшая жена создана из печени мужа, а? Ха-ха… Слышишь! Кто же тогда все его секреты знает, как не ты? Говорил он тебе что-нибудь?
— Ничего не говорил… Да куда ж ему деваться — приедет. Вот-вот должен быть…
— Гм!.. Еще бы! Земля под ним не треснет, так приедет. Ясно! А вот старики твои… вредные твои, проклятые старики не приедут! — вдруг завопила байбише и даже ногами затопала. — Не приедут! Ноги их здесь не будет!