Кровь и золото погон

Трифонов Сергей Дмитриевич

Вскоре Павловский узнал, что состав населения слободки был в некоторой степени либеральный, здесь проживали бывшие чиновники городской управы и уездных учреждений (многие из которых перешли на работу в советские учреждения), врачи, учителя, купцы, владельцы постоялых

дворов, церковнослужители и ремесленники. В слободке имелся собственный базарчик, работали хлебные, мясные, молочные и рыбные лавки и магазинчики мелочного товара. Горожан они не обслуживали, работали по стуку, по условленному сигналу, по взаимной договорённости.

На этом островке сытости и относительного благополучия и проживала Маруся Кротова, дочь известного в городе кожевенника, мастера по изготовлению овчинных полушубков, женских дублёнок, всевозможных рукавиц и шапок. Она ждала Павловского у входа в старую крепость нарядная, в лёгкой короткой дублёнке с накинутой на плечи шалью, в коротких сапожках, свежая, словно только вынутый из печи румяный пирожок, источавшая здоровье, радость встречи с приглянувшимся очень загадочным молодым человеком.

– Ой, – весело воскликнула она, увидев подошедшего Павловского, – а мы и не познакомились даже! Меня зовут Маруся Кротова, а вас?

– А меня, – подыгрывая ей и взяв её под руку, ответил Павловский, – Иваном Ивановым.

Маруся сочно рассмеялась.

– Вот здорово, Иван Иванов! А по отчеству не Иванович, случаем?!

– Нет, Никодимович. Маруся, а сколько тебе лет?

– Двадцать на Пасху будет, а вам?

– Двадцать шесть. Молодые мы,

давай на «ты», а то как-то неловко ты меня «выкаешь».

– Давай!

– Какие будут предложения по досугу? Гляжу, у вас тут не густо с этим делом, большинство увеселительных учреждений закрыто. Да и не люблю я шумных мест.

– Пошли, Ваня, есть у меня подружка, одна в слободке живёт. Мужа ёйного, жандармского вахмистра, большевики в декабре прошлого года расстреляли. Детей у неё нету, она всё книжки читает да детишек слободских арифметике и языку обучает. А что в сидоре-то несёшь, не мутню самогонную?

Павловский прижал её к себе и шепнул в горячее маленькое ушко:

– Поверь, не пожалеешь.

Давно стемнело, в домах от керосиновых ламп тускловато светились окна, еле освещавшие мощёную улицу. Газовые фонари нигде не горели, у новой власти не было средств на уличное освещение. Только у дома, куда завернули Маруся и Павловский, на кованом металлическом столбе в виде лотоса горел керосиновый фонарь.

На стук дверь отворила молодая женщина на вид чуть постарше Павловского, высокая, стройная, с гордой осанкой. Её худощавое лицо с острыми скулами, близко посаженными глазами, тонкими губами и носом с горбинкой – в профиль напоминало хищную птицу. Только густые вьющиеся каштанового цвета волосы, аккуратно прибранные и скреплённые сзади крупным роговым гребешком, смягчали жестковатый образ хозяйки. Она улыбнулась и удивительно мягким и певучим голосом сказала:

Конец ознакомительного фрагмента.