Кровь и золото погон

Трифонов Сергей Дмитриевич

Немцы, сломив упорное сопротивление русских бойцов-патриотов, потеряв в боях только убитыми 270 рядовых и офицеров и ещё 600 человек при взрыве большевиками пироксилинового завода, 25 февраля взяли Псков.

Как позже рассказывали Павловскому очевидцы, «еврейская буржуазия» встречала немцев хлебом-солью, германцы с радостью вешали на улицах выданных населением большевиков, духовенство молилось за царя. Повсюду ходили слухи об убийстве Ленина в Петрограде и скорой кончине большевистской власти.

Да и в самом Петрограде социальное напряжение зашкаливало до предела. Во второй половине февраля поползли слухи о гибельном положении

на фронте, германском наступлении, угрозе сдачи столицы немцам, бегстве советского правительства во главе с Лениным в Москву… Город охватила паника. Большевикам никто не верил. Рабочие крупнейших промышленных предприятий, бывших недавно оплотом большевиков, поддавшиеся агитации левых эсеров, дружно осуждали Брестский мир с Германией, экономическую политику большевиков, протестовали против всеобщей мобилизации в Красную армию, требовали выплаты зарплаты за три месяца вперёд, улучшения снабжения продовольствием…

В Колпино отряд Красной гвардии при разгоне демонстрации протестовавших женщин применил оружие, появились жертвы. В ответ вспыхнули волнения рабочих на Ижорском, Обуховском, Путиловском, Русско-Балтийском, Охтинском, Гильзовом заводах, Арсенале…

Руководитель советской власти в Петрограде Григорий Евсеевич Зиновьев, растерявшись в непростой ситуации, особенно после переезда правительства в Москву, фактически переложил ответственность на руководителя Петроградской ЧК Урицкого. По городу прокатились массовые аресты меньшевиков, эсеров, рабочих-активистов, руководителей и организаторов антибольшевистских и антисоветских организаций офицеров, интеллигенции. Власть нещадно расправлялась как с врагами революции, так и революционным гегемоном. Время революционного романтизма прошло. Настало время кровавого террора Гражданской войны.

Павловский, в середине апреля прибыв в Петроград, немедленно отправился на Васильевский остров, к Каменцевым. В грязном от недавнего снегопада дворе он повстречал знакомого дворника. Тот сразу узнал Павловского, попросил закурить и, кивнув головой в сторону полупустого дровяника, простуженно проскрипел:

– Зайдём, вашбродь, туды, нечя нас видеть кому, мутное время. – За дровяником заговорил тихо, зыркая по сторонам. – Не следует вам туды иттить, вашбродь. Третьего дня чека у их обыск производила, всё вверх дном перевернула. Грязно работают, людоеды, не чета жандармам или сыскной полиции, те всё делали чин чином, аккуратно и культурно, не тыкали, всех на «вы» величали. – Он жадно затянулся вручённой Павловским папиросой, закашлял. – Старого барина изверги с собой увезли, видать, и молодого, Аркадия Семёновича, искали. Да где им! Он пять дён как убыл. Правда, вчерась наведывался ко мне. Так что барыня там одна, да ещё упырь какой-то из чеки в засаде оставлен.

Павловский тоже закурил, задумался, помедлил минуту, спросил:

– Не знаешь, братец, куда Аркадий Семёнович подался?

– Как не знать, ваш бродь, – важно отвечал дворник, снял замызганный картуз, извлёк из него клочок бумаги, – известное дело, знаю. Вот, – он протянул записку, – вашему благородию велено вручить лично в руки.

Павловский жадно глотал глазами ровные строчки, набросанные аккуратным почерком полковника Каменцева: «Ротмистру Павловскому. Лично. Дорогой Сергей Эдуардович, в квартиру не ходить, там засада чекистов. Отца арестовали. Постарайтесь пробраться в Порхов. Идёте по левой стороне Смоленской улицы на юг, дом

на углу Сенной площади, вывеска „Скобяные товары“. Вход со двора. Второй этаж. Табличка на двери „Тутаевы“. Представитесь от меня. Обнимаю Вас. Каменцев».

Записку Павловский сразу сжёг. Поблагодарив дворника и оставив тому пачку вонючих германских сигарет «R-6», он двинулся на почту, вовсе не надеясь на то, что почтовое ведомство при большевиках работает. Но почта работала, и он отправил в Старую Руссу прапорщику Гуторову телеграмму: «Порхов Угол Смоленской и Сенной пл Скобяная лавка Буду ждать по средам».

Павловский был уверен, полковник Каменцев собирает в Порхове готовых бороться с большевиками офицеров, значит, не всё потеряно, значит, старшие товарищи организуются, накапливают силы, и его место там, с ними.

У него не было в Петрограде знакомых, ютиться по притонам Лиговки он не желал, поэтому сразу отправился на Варшавский вокзал, где после долгих поисков удалось втиснуться в какой-то замызганный вагон 3-го класса какого-то сборного поезда, идущего то ли в Великие Луки, то ли до станции Дно. На грязном перроне в жуткой толчее он купил у бабки жареного цыплёнка, вытряхнув из карманов шинели мятую наличность разными дензнаками разных режимов. Бабка от вороха разноцветных бумажек опешила, а Павловский поскорее исчез в толпе. В его мешке имелись хлеб, домашние пирожки и сало, заботливо уложенные матерью и Натальей. «С таким харчем не то что до Порхова доеду, до самой Варшавы», – подумал он. Как в воду глядел, до Варшавы ему оставалось всего три года.

Грубо растолкав в вагоне соседей-пассажиров, перекусив, чем бог послал, Павловский улёгся на вторую полку и вскоре, убаюканный неспешным перестуком колёс еле ползущего состава, мирно уснул. Ночью при свете керосиновой лампы чекисты проверяли документы. В полутьме вагона он протянул сверху мятую бумажку – липовое мобпредписание Новгородского губвоенкомата, извещавшее, что некто бывший унтер-офицер Иванов Иван Никодимович направлен в порядке всеобщей мобилизации в Порхов в распоряжение тамошнего начальника войск революционной завесы. Подпись. Печать. Всё, как положено. Осветив тусклой лампой сонное, небритое лицо «унтера Иванова», чекист с чувством классовой солидарности посоветовал:

– Ты, брат, гляди тут, поаккуратнее, тут, брат, всякой сволочи, что грязи. Оружие-то есть какое?

– Откуда? – промямлил Павловский, – обещали по прибытии винтовку дать.

– На, брат, держи, – чекист сунул в руки понравившегося ему ветерана немецкий клинковый штык от винтовки, – чем могу, брат, другого ничего нет.

Павловский крепко пожал протянутую чекистскую руку и поблагодарил за подарок. Вскоре он вновь безмятежно спал, укрывшись старой солдатской шинелью.

3

Порхов встретил неприветливо. Грязная привокзальная площадь была переполнена вооружёнными людьми в военной форме и в штатском. Павловский опытным глазом сразу заметил несколько пулемётных гнёзд на крышах и в подвалах домов. Он знал, в городе дислоцировался 120-й пехотный запасной полк бывшей царской армии числом в 1160 человек, в полном составе перешедший на сторону советской власти. Но отчего в небольшом уездном городе столько военных на улицах? Казалось, с минуты на минуту начнётся осада и развернутся уличные бои. Вскоре всё прояснилось.