Кровь Люцифера
Шрифт:
Через озеро Корца видел, что другие уже заняли свои места. Цао склонился к уху Эрин и что-то шептал ей — вероятно, те же указания, которые его собрат передал Руну.
Грейнджер смотрела на Корцу, и хотя она находилась в пятидесяти ярдах от него, он видел страх в чертах ее лица. Он понимал, о чем она тревожится, и тоже повернулся к источнику этой тревоги. Трио должно действовать одновременно, но оставалась последняя задача.
Рун взглянул на Джордана.
Сможет ли кровь этого человека очистить и воссоединить разбитый самоцвет?
11
Джордан коснулся холодным острием кинжала своего запястья.
«Лучше бы это сработало...»
Подняв взгляд, он увидел, что от солнца осталась лишь огненно-алая корона, вырывающаяся по краям темного лунного диска. Блеск ранил глаза, и когда Стоун вновь посмотрел на клинок, прижатый к запястью, то ему пришлось несколько раз моргнуть, чтобы сфокусировать зрение. К этому моменту тень луны уже накрыла долину, сделав снег светло-красным, а лед на озере еще более черным, похожим на окаменевшие капли Люциферовой крови.
«Озеро — словно дыра в ткани этого мира».
Это зрелище леденило кровь Джордана своей неестественностью, неправильностью.
Зная, что нужно делать, он плотно прижал кончик клинка к своему запястью и рванул в сторону резким движением. На коже широкой алой чертой показалась кровь. Стоун вложил нож в ножны и достал половинки зеленого камня, подав одну из них монаху, сопровождавшему его. Второй осколок Джордан оставил у себя и подставил под разрезанное запястье, поймав первую же скатившуюся каплю в полую сердцевину самоцвета.
Он приготовился к какой-нибудь жуткой реакции, но ни¬ чего не произошло, и он продолжил заполнять кровью полость в камне. Когда кровь перелилась через край, Стоун отдал эту половинку монаху, забрал у него вторую и повторил с ней то же самое.
Ни ослепительной вспышки света, ни торжественной песни.
Джордан взглянул на монаха, ища помощи, но тот, казалось, был так же растерян — и испуган.
«Остается лишь одно...»
Отбросив страх, Джордан взял в руки обе половинки. Расплескивая кровь по граням самоцвета, он сложил два осколка воедино.
«Ну, давай!»
Какой-то миг все было как прежде — а потом камень в его руках начал нагреваться, быстро становясь горячим, словно в нем пылал тот же лихорадочный жар, что исцелял тело Джордана. Стоун молился о том, чтобы это оказалось добрым знаком. Вскоре внутренний огонь уже обжигал руки, словно сержант выхватил из костра горящую головню. И все же ой крепко держал камень, морщась от боли.
Стоун видел, как на тыльной стороне его кистей появляются новые алые линии, как пылающие спирали распространяются по коже, обвивая пальцы. Он почти ожидал, что его ладони срастутся вокруг камня, становясь оболочкой для пылающего семени, заключенного между ними.
И когда Джордан решил, что больше не сможет выдержать этот жар, огонь утих, сменившись пением, которое проходило сквозь него, притягивало его ближе, на новый лад соединяло его с самоцветом в его руках. Слабое эхо, которое он слышал от камня прежде, превратилось теперь в величественный хорал.
Этот
Джордан склонил голову, услышав, как к мелодии самоцвета примешивается новая музыка. Теплая алая лента надежды и жизни плыла и танцевала в этой песне; новые ноты звучали, как биение сердца, как смех, как тихое ржание лошади, приветствующей друга.Затем к хоралу присоединился третий голос, синий, как яркий хохолок сойки в солнечном свете. Этот рефрен придавал хоралу глубину: грохот падающей воды, мягкие удары капель дождя о сухую землю и рокот прибоя, который набегает на берег и откатывается прочь — движение столь же вечное, как сама земля.Три песни сплетались воедино в величественном гимне жизни, в каждой ноте которого раскрывалась красота и чудо этого мира, его бесконечная гармония и разнообразие, когда отдельные части складываются в целое.
Джордан чувствовал себя частью этой песни и одновременно оставался наблюдателем.
Затем сквозь великолепие гимна пробился голос, отдавший приказ.—
Давайте! — крикнула Эрин. — На счет три!
Джордан с усилием отвел взгляд от изумрудных глубинсвоего самоцвета и увидел, что Грейнджер стоит возле восточного столпа, высоко держа в поднятых руках алый камень, сияние которого рассеивало мрак затмения.
При виде ее сердце Джордана заныло, и это заставило песню притихнуть — достаточно, чтобы он мог слушать и повиноваться. Эрин выглядела как некая древняя языческая богиня, алый свет озарял ее фигуру, превращая ее золотистые волосы в пламя.
К западу от озера Рун тоже поднял свой камень.
— Раз! — Чистый голос Эрин разнесся над озером.
— Два! — ответил ей Рун, словно они многократно репетировали третий момент.
— Три! — добавил Джордан заключительный счет.
11 часов 59 минут
Эрин опустила Сангвис в чашу, стоящую перед ней.
Как только его грани коснулись гранита, красный самоцвет вспыхнул неистовым светом, словно вторя алому свечению затмённого солнца. Поверхность камня испускала пламя, которое танцевало в гранитной чаше. Лицо Эрин обдало жаром и ощущением святости. Она боялась, что, если подойдет ближе, этот жар испепелит ее.
Цао подобных страхов не испытывал. Стоя рядом с ней, он протягивал руки к этому алому огню. Когда его холодные пальцы сплелись, греясь в жарком священном огне, монах громко запел молитву на санскрите. Эрин слышала, как его собратья по вере вторят ему.
Луна полностью закрыла солнце, погрузив долину в красноватый сумрак, но самоцвет боролся с этой тьмой. Пламя вздымалось все выше, распространялось все шире, словно невидимые мехи раздували его в свирепый смерч. Женщине хотелось бежать от этого огненного торнадо, но она знала, что ее место здесь.