Кровь невинных

Дикки Кристофер

А я находился так далеко от нее.

Ночь в Загребе была долгой, а одеяло тонким. Я хотел укрыться еще чем-нибудь, но не мог найти в себе силы встать и взять куртку. И даже когда сон наконец сморил меня, я просыпался через каждый час, словно в голове у меня завели будильник, предупреждавший о том, что нельзя засыпать слишком глубоко. Я пытался согреться, но холод проник внутрь меня. А когда я проснулся в четыре, у меня перехватило дыхание от чувства безысходности. Как будто сердце и легкие замерли, и только мозг продолжал работать сверхурочно.

Внезапно дверь затрещала на петлях. Снаружи послышался мужской голос, кто-то яростно дернул ручку, ударил

кулаком по двери, хлопнул по стене рядом с ней, рыча и выкрикивая слова, которые невозможно было разобрать. Когда он первый раз навалился на дверь, она задрожала, но не открылась. Это дало мне время для маневра. В следующий раз дверь поддалась. Он ворвался в комнату, крича и озираясь по сторонам, не зная о моем присутствии до тех пор, пока я не схватил его сзади и не прижал к комоду. Острый угол попал ему прямо в солнечное сплетение, и он согнулся пополам. Его тело провисло, а лицо оказалось перед зеркалом над комодом. Я ударил его головой два или три раза по зеркалу, пока оно не рассыпалось, и склонился над ним, тяжело дыша, прислушиваясь. Я не мог разобрать, о чем он говорил, но ясно чувствовал запах алкоголя. Лицо и глаза мужчины были забрызганы кровью, нос сломан и кровоточил. Я посмотрел на открытую дверь и увидел женщину в старом халате и мужчин в нижнем белье, которые спускались по лестнице и собирались в холле. Крепко прижав своего ночного гостя, чтобы он не сопротивлялся, я снова ударил его по лицу, затем оттащил от комода и развернул, чтобы показать его лицо зрителям. Я держал человека одной рукой, а другой схватил его за волосы и поднял голову, чтобы все увидели, в какое безобразное месиво я превратил его лицо. Они застыли как каменные изваяния.

— Здесь кто-нибудь говорит по-английски? — выкрикнул я.

Они посмотрели друг на друга.

— Никто не хочет мне объяснить, что здесь, черт возьми, происходит?

Крупный мужчина смерил меня странным взглядом. Было непонятно, то ли он хочет драться со мной, то ли просто поговорить.

— Не та комната, — пояснил он.

— Да, это не та комната. Я хотел немного поспать, когда этот парень ворвался ко мне, как Годзилла.

— Он думал, что здесь его жена.

— Здесь нет его жены.

— Ошибся комнатой.

— Да, да.

Ревнивый муж, которого я по-прежнему держал, зашевелился и снова попытался оказать сопротивление. Крупный мужчина сделал несколько шагов вперед.

— Возьмите его, — сказал я. — Он ваш.

Мужчина потащил своего друга к лестнице. Я закрыл глаза и попытался успокоить сердцебиение. Затем вернулся в комнату. Там царил настоящий разгром: дверь выбита, повсюду на полу — осколки стекла и следы крови. Во всяком случае, спать я больше не собирался.

* * *

В предрассветные часы улицы Загреба пустынны и темны. Пробираясь в темноте из одного конца города в другой, я очень быстро замерз. Тучи рассеялись. Поднимая голову, я видел яркие звезды. Я изучил карту города и теперь полагался на свою удачу и сообразительность. Иногда мне попадались пьяные солдаты, но никто из них меня не беспокоил. Уже на подходе к мечети мне показалось, что я пошел не той дорогой. Слишком уж заурядным выглядело это место. Чего я, собственно, ожидал? Я и сам точно не знал. Мне казалось, что я заблудился. Улица, по которой я шел, вывела меня на парковку, а в нескольких сотнях ярдов от нее на возвышении располагался крупный, странного вида комплекс. В некоторых окнах горел свет, но в темноте различались лишь смутные очертания здания. Башня-минарет. И купол, как будто расколотый

пополам. Мне не верилось, что это то самое место, которое я искал. Но других вариантов не было. Вдалеке виднелась лишь церковь с ясно различимым на ней крестом, а еще дальше — электростанция, дымящая в ледяное небо.

Сначала подъехала одна машина, затем — другая, а потом маленький автобус остановился на парковке. Оттуда вышли люди, которые направились к зданию. Я смотрел на них из тени, потом последовал за ними. Дверь оказалась открыта. Я вошел. Никто не обратил на меня особого внимания.

Фойе напоминало городской культурный центр — чистое, ярко освещенное помещение, отделанное пластиком.

Неопрятного вида мужчины, человек двадцать, толпились с чашками кофе в руках. Одни ходили по комнатам, другие просто сидели на белых, украшенных резьбой стульях, курили сигары и ждали, стряхивали с себя последние остатки сна. Большинство походило на фермеров с грубыми красными руками и лицами. Они мало чем отличались от людей, которых я видел в Загребе. На фоне темной улицы наши отражения в зеркальных окнах были прозрачными как призраки. Разглядывая их, я поймал себя на мысли, что не могу найти среди всех этих отражений свое собственное.

Я взял чашку кофе и спросил, говорит ли кто-нибудь по-английски. Ко мне повернулся молодой человек, немного выше остальных.

— Салам алейкум, — сказал я, пожимая ему руку.

— Алейкум салам, — ответил он. — Чем могу помочь?

Он говорил без акцента, и понять, откуда он, было сложно.

— Вы — американец?

— Пару лет учился в колледже Сиракузы.

— И наверняка играли в бейсбол?

— Конечно.

— Знаете, я так рад, что встретил вас. — Наконец-то я нашел того, с кем можно поговорить. — Курт Куртовиц.

— Алия, — представился он. — Можете называть меня просто Эл. Вы только что приехали?

— Вчера. Из-за смены часовых поясов и всяких неприятностей я не мог уснуть.

— Что привело вас в мечеть?

— Я... я пришел помолиться.

Я не поверил своим словам, поскольку до сих пор не собирался заявлять о своем выборе публично. Мне хотелось дождаться, когда я приеду в Льежска Жупица. Это, наверное, одно из последних мест, где молился мой отец, прежде чем покинул родину, прежде чем перестал молиться окончательно. Как будто я возвращал все на круги своя. Но в тот момент, в ту ночь я решил, что бессмысленно ждать.

Во время путешествия по городу я постоянно думал о том, почему я такой робкий. Месяцами молился в одиночестве в своей комнате. Ты либо веришь, либо нет. И если веришь, то ничто не должно тебя смущать. Теперь мне казалось ошибочным ждать первой совместной молитвы до тех пор, пока я не окажусь в деревне отца. В конечном счете мои молитвы были обращены к Богу, а не к отцу.

— Добро пожаловать, — пригласил парень из Сиракузы.

«Аллах акбар», — пропел через динамики низкий голос. «Аллах акбар», — продолжилась запись.

Я не знал арабского, но понял значение этих слов. «Бог велик» — так начиналась молитва, призывающая верующих вставать до рассвета, потому что молитва лучше, чем сон.

Вместе мы умыли лица, затем омыли наши руки и ладони, сначала правую, потом — левую от кончиков пальцев до локтей. Ритуал неторопливый, но в то же время очень важный и имеющий особый духовный смысл. Особенно для меня, человека, обратившегося к вере уже во взрослом возрасте. Ты одновременно очищаешь свои помыслы и свое тело. Все тесно связано. И в конце этого обряда, омыв даже свои ноги, босиком ты предстаешь перед Богом.