Кровь, слезы и лавры. Исторические миниатюры
Шрифт:
Это был, если хотите, своего рода “Мюнхен”, только опрокинутый из нашего века в давнее прошлое Европы, а Питт как бы предварял будущее предательство Чемберлена. Но в декабре 1790 года, утверждая свое победное торжество, русские воины – во главе с Суворовым! – взяли штурмом неприступный Измаил. А русский кабинет проявил такую непостижимую политическую гибкость, которая до сей поры изумляет историков. Екатерина II – втайне от Европы – решилась на союз с революционной Францией, чтобы сообща с нею противостоять своим недругам…
Питт,
Газеты насыщали королевство безудержной пропагандой против России, чтобы война с нею обрела популярность в народе… Секретарь Жоли доложил Воронцову, что объявлен набор матросов на королевский флот, верфи Англии загружены спешной работой, а священник Смирнов только что вернулся из Портсмута:
– Он желает срочно переговорить с вами…
Яков Иванович встревожил посла сообщением:
– Для нападения на Россию уже отлично снаряжена эскадра в тридцать шесть линейных кораблей, кроме коих готовы еще двенадцать фрегатов и с полсотни бригов.
– Каковы же настроения матросов, отец Яков?
– Скверные! Их похватали на улицах и в трактирах, никто из несчастных сих не желает служить питтовским химерам.
Советник Лизакевич вошел к послу с докладом:
– Увы! Вопрос с объявлением войны решен, в марте последует совместный ультиматум Пруссии и Англии, чтобы Россия покинула Крым и все области Причерноморья, уже с избытком орошенные нашей кровью… Англия слишком богата и на свои деньги всегда сыщет дураков на континенте, готовых воевать с нашей милостью. Наконец, Швеция не останется в стороне, дабы реваншироваться за свои неудачи на Балтике…
Итак, России предстояла борьба с коалицией!
– Я поговорю с самим Питтом, – решил Воронцов…
Беседа меж ними состоялась. Посол сказал, что Лондону следовало бы поточнее разграничить интересы самой Великобритании от интересов династии Ганноверской:
– Подумайте сами, что важнее для вашего процветания и могущества: дружба Ганновера с Берлином или союз Лондона с Петербургом? У вас торговлей с Россией ежегодно заняты триста пятьдесят кораблей и тысячи моряков, но подрубите этот доходный сук, на котором вы сидите, и… куда денутся моряки без работы? Конечно, они пополнят толпы нищих в трущобах лондонских доков, возрастет и преступность в городах.
Питт хлебнул коньяку и запил его портером.
– Оставьте! – грубо заявил он. – Я много думал над бедствиями Европы и пришел к выводу, что именно ваша варварская страна является главной пособницей революции во Франции…
– Вот как? Мне смешно, – заметил Воронцов.
– Якобинцы, – упоенно продолжал Питт, – не смогли бы одержать столько внушительных побед, если бы ваша императрица не расшатала старые порядки Европы, если бы своей безнравственной политикой она не разрушила бы прочное равновесие Европы.
Нравственности
– Но ваш союз с Пруссией, – сказал он, – закончится разгромом… именно Пруссии! И тогда никакая Голконда в Индии не сможет возместить убытков Англии от войны с нами.
Питт не пожелал выслушивать посла далее:
– На этом паршивом континенте Россия осталась в прискорбном одиночестве… Впрочем, – досказал он, – о мирных намерениях своего кабинета вам лучше поговорить с герцогом Лидсом.
В посольском доме на Гарлейской улице жарко пылали камины. Лизакевич спросил о результатах беседы с премьером. Семен Романович погрел у пламени зябнущие руки.
– Если Питт отстаивает свое мнение, то обязательно с пеной у рта. При этом необходимо учитывать, что эта пена – самая натуральная, рожденная из бочки с портером. Не знаю, как сложится мой диалог с его статс-секретарем Лидсом… Герцог Лидс ведал в Англии иностранными делами, он всегда был покорным слугой “ястреба” Питта:
– Лондон достаточно извещен, что вы, как и все Воронцовы, давно в оппозиции к власти Екатерины, и мне даже странно, что вы столь ретиво отстаиваете ее заблуждения.
– Я не служу личности, я служу только отечеству! – отвечал Воронцов, обозленный выпадом герцога. – Я отстаиваю перед вами не заблуждения коронованной женщины, а пытаюсь лишь доказать вам исторические права своего великого народа в его многовековых притязаниях на берега Черного моря.
– Где Черное, там и Средиземное, – усмехнулся Лидс, – а где Очаков, там и Дунай… География тут простая.
– Возможно! Только не думайте, что я стану действовать за кулисами политики, подавая оттуда “голос певца за сценой”. Напротив, я решил взять политику вашего королевства за руку и вывести ее на площади Лондона и других городов Англии.
– Что это значит? – не понял его герцог Лидс.
– Это значит, что отныне я перестаю взывать к благоразумию ваших министров. Этот чудовищный спор между нами, быть войне или не быть, я передаю на усмотрение вашего же народа! И я, — заключил Воронцов, – уверен, что английский народ не станет воевать с Россией…
(“Лидс не знал, что отвечать мне”, – писал Воронцов.)
– Это ваше последнее слово, посол?
– Да! – Воронцов удалился, даже без поклона.
Узнав об этом разговоре, Питт долго смеялся:
– Народ? Но разве народы решают вопросы войны и мира? При чем здесь хор, если все главные партии исполняют солисты?..
Воронцов же мыслил иначе: “Я слишком хорошего мнения об английском здравом смысле, чтобы не надеяться на то, что общенародный голос не заставит отказаться от этого несправедливого предприятия” – от войны с Россией!
Ричард Шеридан, драматург и пересмешник, состоял в оппозиции Питту. Встретив Воронцова, он сказал: