Кровь, слезы и лавры
Шрифт:
Владимир Иванович Левенштерн, эстонский уроженец, знатен не был, хотя круг его родства и раскинулся широко: от известной писательницы мадам де Сталь до великого полководца Голенищева-Кутузова, будущего князя Смоленского.
Левенштерн, солдат тертый, сердце имел нежное, чуть-чуть кисейное и почитал чувствительность величайшим сокровищем мира. Оттого-то, когда в последних битвах с Наполеоном погибли его братья, он заболел смутной печалью, ища рассеяния в бесцельных путешествиях…
1809 год застал его в Вене, где красивая Наташа, жена его,
– Стоит ли так отчаиваться? – говорили ему знакомые венцы. – Пусть только Наполеон посмеет подойти ближе, и вы станете свидетелем небывалого героизма венцев… О, Вена, Вена! Вы, русские, плохо ее знаете: это лучшая в мире крепость.
Однако из города уже потянулась длинная кавалькада придворных карет: император Франц II и его многочисленная свита поспешно покидали столицу.
– Это еще ничего не значит, – утешали Владимира Ивановича австрийцы. – Нет императора, зато остался эрцгерцог Максимилиан, а всем в мире известно, какой он прекрасный полководец…
Вечером он опять навестил свою Наташу. В пустынной прохладной часовне мерцали свечи, и на него – через толстый слой парафина – смотрело молодое лицо женщины, с которой он еще вчера был счастлив. Владимир Иванович поплакал над нею, проверил, как закрыты окна в часовне, и побрел к себе в гостиницу, где хотел забыться от горя в чтении старинных хроник…
Это ему не удалось!
На улицах Вены уже показались солдаты герцога Максимилиана, удиравшие от наступающих французов. Небо над городом потемнело. Быстро переодевшись попроще, Владимир Иванович решил принять участие в защите столицы. Как опытный русский офицер, он имел острый глаз, и ему казалось, что изнутри самой Вены, осажденной французами, он лучше разглядит причины ошеломляющих успехов Наполеона, к ногам которого столицы падали как перезрелые орехи.
Он вышел на улицы…
На площадях и в скверах было тесно от народа, охваченного энтузиазмом боевого восторга. Герцог Максимилиан драпал от французов все быстрее, и Вена гостеприимно разбивала для его солдат бивуаки в тени садов и на бульварах. Ярко были освещены все венские рестораны, кофейни, пивные и бильярдные.
– Да здравствуют храбрецы! – восклицала толпа.
– Еще пива, – отвечали солдаты.
Бойкие и загорелые, вояки внушали уважение. Стоило только посмотреть, как быстро они истребляли подношения горожан, чтобы поверить: таким Наполеон не страшен.
– Будем стоять насмерть! – клялись солдаты. – Еще две бочки нашему славному батальону, и мы готовы умереть тут же.
– Оружия! – воодушевилась толпа. – Мы тоже хотим умереть, как и все добрые австрийцы… Пошли к арсеналу!
Владимир Иванович чуть не попал в беду: на шляпе его не было кокарды. Он тут же купил ее заодно с букетиком фиалок и примкнул к толпе, которая, потрясая кулаками, двинулась получать
– Откройте арсенал и птичники… Цыплят и ружей!
Из переулков стихийно вытекали все новые толпы венцев, и эта грозная лавина людей перед лицом опасности шествовала через Вену, рассыпая угрозы по адресу Наполеона и запасаясь по дороге вином и цыплятами. Эрцгерцог Максимилиан приказал выдать горожанам оружие, а сам… скрылся.
– Не беда! – говорили австрийцы. – Что нам этот герцог, если у нас в запасе имеется еще бравый генерал Одонель…
Гвардию расставили по валам крепости. Получив патроны к ружьям, жители кольцом окружили свой любимый город.
– А где встать мне? – спросил Владимир Иванович, вскидывая на плечо длинное австрийское ружье.
– А ты кто таков?
– Я слуга музыканта, уроженец Тироля, – солгал он.
– Тогда вставай, приятель, на воротах Варге, где вчера – видел небось? – мы повесили двух дезертиров…
Не переставая думать о своей Наташе, которая (красивая даже в смерти) лежала сейчас в тихой часовне, Владимир Иванович заступил на пост, решив умереть сегодня смертью героя. “В такую ночь, – размышлял он с грустью, – только и умирать, а бедная Наташа ничего уже не узнает…”
Ночь и впрямь была удивительной. На улицах полыхали костры, девушки раздавали поцелуи солдатам, которые клялись не дожить до рассвета. Смахивая слезу восторга, трактирщики катили к воротам города бочку за бочкой. И повсюду, куда ни посмотришь, торчат над пламенем костров штыки воинов, на которых истекают жиром сочные венские цыплята. Слышны крики:
– Пусть только покажется этот негодяй Наполеон!
Но бочки скоро опустели, не стало больше цыплят – и костры медленно угасали. Икая от пива и патриотического возбуждения, геройские венцы разбредались по своим домам, где их ждали ночные колпаки и сонные жены в удобных постелях.
Владимир Иванович – русский идеалист! – выстоял на своем посту дольше всех. Но когда на крепостных вальгангах уже никого не осталось, он понял, что выглядит весьма глупо. Прислонил к стене ружье и тоже ушел. Нежные цыплячьи косточки, белевшие на мостовой, с хрустом давились под ногами, и всюду, всюду – брошенное оружие! На мостовой тускло мерцали штыки гвардейцев, черные от закоптевшего на них куриного сала.
Вена, накричавшись, уснула.
Левенштерн был разбужен под утро грохотом барабана! То, что он увидел, поразило его…
От ворот Бургтор вошел в столицу Австрии один-единственный француз, да и тот мальчик, лет десяти на вид, не больше.
Непомерно гордый, в петушиных одеждах тамбурмажора, мальчик отрывисто стучал в барабан, собирая проснувшихся: тра-та-та, та-та-та-та-тра, тр-ра-тр-ра…
За кивером мальчика торчал большой лоскут пакета с печатями Наполеона. Когда Левенштерн выбежал на улицу, барабанщик уже сложил палочки, отдал честь офицерам Австрии и сдался в плен по всем правилам военного этикета.