Кровь, слезы и лавры
Шрифт:
Но он никому не позволил прикоснуться к пакету.
– Лично в руки генералу Одонелю! – выкрикивал он…
Предчувствуя горячий день, Владимир Иванович зашел в первый же трактир на углу улиц. Но едва успел подцепить желток из яичницы, как заметил в окне двух французских офицеров. Галантно раскланиваясь с женщинами, они фланировали под руку – небрежно и, казалось, даже рассеянно. Один из них был знаком Левенштерну по Парижу, и, сорвав с груди салфетку, Владимир Иванович поспешно выскочил из трактира на тротуар:
– Мабёф! Что
– Мы… гуляем, – был точный ответ.
Не успели эти офицеры скрыться за углом, как из соседней цирюльни вышел еще один француз, поглаживая свежевыбритую щеку. Он был красив и молод. Австрийцы издалека с робостью обозревали его петушиное великолепие.
– Ну и счастливцы же эти венцы! – сказал он им. – Какая прекрасная у вас погода. Такой уже давненько не бывало у нас в Париже… Скажите: где тут можно купить хорошие перчатки?
На смену ему появились на улице четыре гренадера в медвежьих шапках, но – без оружия! Возле кафе, раскинувшего столики в саду, французы сняли с голов свои лохматые страшные шапки и вежливо попросили пива. И тут же – на глазах изумленных венцев – они вдруг стали ловко играть на бильярде.
Шар за шаром так и влетали в узкие лузы…
Поодаль от них, посверкивая штыками, стояли австрийские солдаты, и хрипатый старик стекольщик гневно прокричал им:
– Разве вы не видите, что это французы? Так стреляйте же в них, черт вас побери… Чего вы разинулись?
– Дурак, – ответили старику, – в кого нам стрелять?
– Да вот же они… лакают пиво и играют на бильярде.
Солдаты малость помялись:
– Пожалуй, что так. Но они же в нас не стреляют.
Мало того: они за пиво и бильярд – мы сами видели – уже расплатились…
Тут один из гренадеров, держа в руке здоровенную кружку, подошел к солдатам противника и поклонился им:
– Храбрые австрийцы, мы пьем за ваше здоровье!
Владимир Иванович свернул в переулок. Но путь ему преградила жиденькая цепочка артиллеристов Наполеона: без пушек – с одними зарядными фурами. Не торопясь и зорко озираясь по сторонам, французы сидели на ящиках с бомбами, посылая вокруг себя воздушные поцелуи венкам. Вот они развернулись, и перед ними вырос арсенал. Спокойно, без суматохи они расставили вокруг венского арсенала свои посты.
Австрийцев они не обижали, лишь намекнули им:
– Идите спать! Дальше караул понесем мы…
И все это – среди шуток, цветов и поцелуев, расточаемых направо и налево с истинно парижской щедростью. Отказать в чем-либо французам – ну просто не было никакой возможности!
Владимир Иванович вспомнил о прерванном завтраке.
Но теперь, куда бы он ни заглянул, везде сидел хоть один, да француз! Они платили за все вперед, трогательно улыбались венцам, выставляя напоказ полное отсутствие оружия.
– Сегодня мы ваши гости, – говорили они австрийцам…
Потом все эти “гости” разом, словно кто-то невидимый им скомандовал, сошлись перед замком
“Кажется, я кое-что начинаю понимать”, – подумал Левенштерн, наблюдая за происходящим, и вдруг его окликнули… Из пунцовой, затянутой шелками глубины посольского фиакра его подзывал к себе любимец Наполеона – граф Андреосси, который недавно был французским послом в Вене.
– Вы, граф, разве возвращаетесь на свой пост?
– Да нет, совсем нет, – рассмеялся Андреосси. – С дипломатией покончено. Теперь я военный губернатор этого чудесного города… В случае нужды – прошу заходить ко мне! Вы же – русский, и у нас с вами заключен мир. А пока выпала пауза, мы решили немножко проучить венских пивоваров и колбасников…
Развернув знамена, под пение труб и грохот барабанов в Вену лавиной хлынули войска. Но их появление теперь уже никого не могло удивить, и в руках венок вдруг заплясали платки.
– Ах, как они прекрасны, эти французы!
– Вон тот… молоденький, он мне так улыбнулся!
– А мне погрозил пальцем гусар с усами… Ох, ах!
Стройные колонны завоевателей сменяли одна другую. Не успевал растечься по улицам хвост одной колонны, как другая, звеня амуницией, уже вкатывалась в столицу через городские ворота, настежь перед ними распахнутые.
Но теперь французы уже не рассыпали шуток.
Речь победителей стала краткой и резкой, как выстрелы.
– Налей вина! – приказывали (и не расплачивались).
– Не мешай нам, – говорили они, забирая кий у австрийца, и оттесняли его от трактирного бильярда…
Владимир Иванович досмотрел позор города до конца. И он увидел то, чего ожидали многие…
Через Шёнбурнское предместье в столицу въехал человек в мышином сюртуке и белых пикейных штанах, обтягивавших его сытые ляжки. Треуголка нависала ему на глаза, подбородок уткнулся в грудь, арабский конь ступал, гордясь седоком, высоко вскидывая перебинтованные шелком копыта. Завоевателю Европы были сейчас безразличны и эта Вена, и сами венцы.
Он продолжал жить своими мыслями.
Громоздкими, как и сама его империя.
Последние свои годы Владимир Иванович провел в Петербурге, где в доме его на Мойке собиралось разнообразное общество – от дипломатов до бедных художников. И, сидя в метельные вечера возле камина, старик любил вспоминать, как ложились, почти безропотно, к ногам Наполеона европейские столицы.
– Вот так и было! – заканчивал он свой рассказ. – Но в России, судари вы мои, этот венский фокус не удался бы никогда… Мы, русские, не любим расточать излишних клятв. Но, единожды дав клятву стоять насмерть, мы от нее уже не отступим. Москва тысяча восемьсот двенадцатого года – это не Вена тысяча восемьсот девятого года… даже нельзя сравнивать!