Кровь в круге
Шрифт:
— Пугающее, если честно.
Министр сделал суровую серьезную мину и заявил:
— Спокойно! Не надо бояться, я себя контролирую. А если я умру, за телом придет спецгруппа, у меня амулет есть, вам ниче не надо делать. Я все продумал, — он похлопал себя по груди, где носил амулеты, Вера подумала, что даже по собственной груди он попал исключительно благодаря везению, он действительно архипьян, просто на речи это у него не сказывалось, может быть, благодаря мыслеслову, может, у него просто такой организм. Она медленно глубоко
— Зачем вы пришли?
— Сдохнуть, — отрывисто кивнул он. Помолчал и добавил чуть менее решительно: — А перед этим сказать… что-то сказать, я забыл, что. Ну, вы поняли. Я что-то придумал, было так красиво, я еще думал записать, чтобы не забыть, но потом этот Док… "Ты сдохнешь из-за своего севера, не мешай водку с другой водкой"… Дежурный потом меня не хотел пускать… и я забыл, короче. Простите, я потом вспомню и скажу.
— А почему вас не хотел пускать дежурный?
— Я приказал, чтобы меня пьяного сюда не пускали.
— Сами приказали, сами пришли?
— Я коварен, да, — рассмеялся министр, Вера невольно улыбнулась, но тут же сделала серьезное лицо:
— Вы решили подставить своего дежурного?
— Я хотел его проверить! — он весомо поднял палец, под тем же углом к вертикали, под которым стоял сам.
— На что?
— На сопротивляемость… мне. Он не прошел проверку.
— И что вам это дало?
Министр нахмурился и задумался, махнул рукой:
— А хрен знает.
— М-да… Итак, вы здесь. Поздравляю.
— Спасибо.
— А что хотели сказать, забыли.
— Да. — Он помолчал, повздыхал и добавил: — Но зато я пришел.
— Зачем?
— Спать, Вера, зачем еще? Спать надо дома, я запомнил, я конечно иногда плохо учусь, но если я выучил, то уже не забуду. Так что, вот. Я спать.
Вера медленно кивнула:
— Волшебных снов.
Министр рассмеялся и шутливо погрозил пальцем:
— Ты боишься, что я отберу у тебя кровать? Не… Я знаю, что эта пьяная скотина тебе в кровати не нужна. Я не претендую. Я планирую умереть здесь. Где-то… вот здесь, — он указал неопределенным жестом на пол в центре комнаты, Вера посмотрела туда, потом на министра.
— Отличный план. Вам принести одеяло?
Он польщенно прижал ладонь к груди, запрокидывая голову:
— Я был бы вам бесконе-е-ечно благодарен, всей своей бездонно бухой душой.
Вера встала и пошла за тем одеялом, которое хранилось в прихожей и уже бывало на полу. Принесла и постелила в центре библиотеки, указала министру на него гостеприимным жестом:
— Наслаждайтесь.
Он улыбнулся, оценил расстояние от себя до одеяла, посмотрел на свою руку, все еще крепко вцепившуюся в книжную полку, с легким смущением посмотрел на Веру:
— Я сейчас попытаюсь туда дойти. Чур, не смеяться!
— Я вообще могу выйти из комнаты, и не возвращаться, пока вы не позовете.
— Отличная идея!
Вера вышла, остановилась у двери, прислушиваясь
— О, боги, как же хорошо… Не зря я сюда приполз. Вера, заходи. Когда будешь снимать с меня ботинки, осторожно, там лезвие в каблуке.
Она вошла и остановилась у стола, глядя на министра, балдеющего на одеяле.
— Почему вы решили, что я буду их с вас снимать?
— Потому что ты добрая, Вера. Ты не любишь, когда рядом с тобой кто-то голодный или кому-то неудобно. Ты всех окружаешь безнадежно физической заботой, физически ты не мучаешь, не. Ты действуешь глубже и тоньше, выедая мозг и разъедая душу. Стерва. Ненавижу. Принеси мне подушку.
— Идите к черту.
Она демонстративно села за стол и открыла книгу, министр рассмеялся и вздохнул, иронично сказал:
— Если я сдохну от отравления этой ночью, это будет последнее, что я услышу перед смертью. Как ты посылаешь меня в ад.
Вера молчала, он подождал и попробовал еще раз:
— Не хочешь сказать что-нибудь другое?
Вера начала точить карандаш. Министр усмехнулся:
— Ладно. Я это заслужил.
Она закончила точить карандаш и взяла следующий, министр продолжил:
— Я все заслужил, что со мной происходит. Я сволочь, Вера. Я подавал такие надежды, а теперь я ноль. Я даже не могу дать своей женщине достойный статус. И не могу заставить ее принять недостойный. Точнее, могу, но… тогда я вообще стану наигнуснейшей тварью, я не хочу так жить. На меня все смотрят, ждут… а я ноль. Если я похороню дом Хань, мать переедет в мой, а я не хочу с ней жить. Если я ее убью, у меня не будет женщины в доме, вообще. Где выход, Вера?
— Иногда, лучший выход — это в окно, — буркнула она, берясь за следующий карандаш. Министр фыркнул:
— Не дождутся. Уж сколько дивных глупостей в цыньянской культуре, но самоубийство из них — самая идиотская. Я буду жить. И пусть сдохнут все, кому это не нравится. Без дома, значит без дома, я буду жить как получится. Будешь жить со мной без дома?
— Да вы мне и с домом не нужны.
"Дзынь."
Министр рассмеялся, самодовольно сказал:
— Ты все еще меня любишь, Вера. Как же тебя так неудачно угораздило? Не по-вез-ло. А могла бы влюбиться в какого-нибудь Рональда, и жить, горя не знать. Или в Неждана.
Он смеялся, она точила карандаш, он осторожно сел, чтобы ее видеть, и с бездной гордости заявил:
— Я его все-таки перепил. Они там почему-то уверены, что цыньянцы плохо переносят алкоголь. Я же обычно не пью, они думали, это из-за этого. Того, в смысле. Что не переносят. Тот случай с мечом и пляжем Бесноватых уже все забыли, почти сказка. Ну ниче, повторим, если надо.
Вера оторвалась от заточки карандаша и посмотрела на министра, аж светящегося от самодовольства:
— Вы пили с Нежданом?