Кровь вторая. Орда
Шрифт:
И почти сражу, лишь поздоровавшись, не дав толком отдохнуть и рассказать путешественнику о своих приключениях, Асаргад «сыграл поход», собрал людей, попрощался с Даниктой, продефилировав отрядом вскользь старого лагеря, напоследок заверив его на полном серьёзе, что ждёт его орду в своих рядах, даже пообещав ему эламское царство и чуть больше сотни конников, с гружёнными приводными, двинулись на встречу судьбе на юг, в родные горы.
О своих приключениях, Уйбар рассказывал, практически, всю дорогу без умолку, передыху, с единственным перерывом на сон, когда
Райс, как выяснил, наконец, Асаргад, была дочерью самой Матери девичьей орды Тиоранты и царя степной орды Эминака. В том, что она была высокородной дочерью, Асаргад не сомневался, но ему и в голову не приходило, что на столько. По рассказу Уйбара, она положила глаз на их Гнура и буквально, насильно его на себе женила.
Гнур же тянулся к Апити, и та, отвечала ему взаимностью, но Райс, оказалась сильнее в этом любовном треугольнике и по словам рассказчика, умыкнула его у подруги, исключительно, из вредности и ревности, в первую очередь, к себе любимой, привыкшей получать всё и сразу, о чём только задумается.
Уйбару же выпала участь наблюдать за всем этим, лишь со стороны, так как ни та, ни другая, в борьбе за Гнура, на него, как на вожделенный объект, даже не глядели.
С упоением рассказывал о походе и взятии города, о резне и горах золота. Конечно же, приврал, приукрасил, но как без этого сказки сказывать. В его устах, даже самые обычные и скучные вещи, превращались в события величественного масштаба.
Много восхищался боем берсеркеров и бердников, с коими плечом к плечу посчастливилось биться, где он, не ударив в грязь лицом, прослыл героем и чуть ли не братом по оружию. Но больше всего, сам восхищался рыжей бестией. Как она дралась, как она рубила!
Конечно, виделся и с самой Матерью Тиорантой и с её мужем Эминаком, мол даже за одним столом сидел. Об этом Уйбар рассказал особо, с подробностями, мол, смотрите и завидуйте, с кем вам посчастливилось вместе ехать, голь канавная.
На вопрос, почему же он оставил такую завидную жизнь, Уйбар, как-то сник и с сожалением признался, что после свадьбы, молодые, куда-то, исчезли, Апити исчезла, вообще, ещё до свадьбы, даже розыск объявляли, собак пускали, но она пропала, как сквозь землю провалилась и он остался, абсолютно один, никому не нужный.
Какое-то время крутился с Шахраном, но потом и тот по делам, куда-то пропал, а ему откровенно намекнули, мол, он там лишний, мол, под ногами мешается, да, не загостился ли. Вот и плюнул на всё и вернулся. Надоело быть в одиночестве, среди скопища людей, пусть и знатных, и родовитых.
На краю степей, почти у самого моря, их неожиданно нагнал отряд дев-воинов, спешащих в том же направлении, куда двигались и они. Асаргад с улыбкой отметил тогда, что в степь пришли с «мужерезками» и из степи уходим с ними же.
К тому же дев, как и в тот раз, было ровно столько же — пять троек. Судя по увесистым мешкам, притороченным по бокам их приводных коней, путь у них лежал неблизкий. Они сначала догнали, затем обогнали,
— Можно я? — и не дожидаясь ответа, тут же направился в их сторону, к старшей.
«Мужерезки» встретили посланца, сначала, настороженно грозно, но уже некоторое время спустя, мило улыбались, а старшая, даже позволила себе звонко рассмеяться. Асаргад тут же вспомнил, как много лет назад, Уйбара, бедолагу, таскали такие же девы на верёвочке без штанов, а сейчас его друг, не только держался с ними на равных, но и судя по их выражениям лиц, явно доминировал, вызывая к себе всеобщий девичий интерес.
Беседа их длилась недолго и дружелюбно распрощавшись, девы ускорились и пыля по голой степи, унеслись вперёд. Уйбар спокойно, с достоинством вернулся обратно и пристроился рядом с Асаргадом.
— Да, — протянул глава отряда, хитро улыбаясь в бороду — помнится мне, твоё первое общение с ними, в этих же, примерно, местах, было не таким радостным, а теперь, смотри, сами девы готовы перед тобой последние штаны скинуть.
Уйбар тоже улыбнулся, видимо вспоминая.
— Если б я тогда знал то, что я знаю теперь, — загадочно произнёс он.
— А я вот, до сих пор не знаю, как себя с ними вести, — неожиданно признался Асаргад.
— А что тут знать, — изумился Уйбар, — Асаргад, ты же уложение «рыка царя» знаешь?
— Ну, — удивился Асаргад, не понимая, — причём тут «рык царя», ничего там про дев не сказано. «Рык царя» бесстрашен бою. В его душе нет места страху. Он не боится смерти. Готов бить любого врага, какой бы он образ не принимал, — тут же продекламировал он первую заповедь уложения.
— А дальше? — хитро спросил его Уйбар.
— «Рык царя» честен при разделе добычи. Он не возьмёт чужое, лишь добытое в бою оружие — его. Особо ценно оружие, отданное самим поверженным врагом. Он никогда не лжёт. Не можешь сказать правду — молчи. Не можешь молчать — скажи правду. Пообещал — сделай, не можешь — умри, — продолжал Асаргад, тоже улыбаясь в ответ на улыбку Уйбара, но не понимая, пока, что тот задумал.
— Стойкость «рыка царя», безмерна. Он не прихотлив ни в еде, ни в питье, ни жилье. Он может не есть, не пить, не спать столько, сколько будет нужно. Он стоек перед жарой и холодом, дождём и снегом, ветром и грозою, — наконец, окончил Асаргад, уставившись, на всё ещё ухмыляющегося друга.
— Так, с ними, согласно этому уложению и надо себя вести, Асаргад, только лишь с небольшим уточнением, — ответил Уйбар тоном наставника, глаголющего непререкаемую истину, — «рык царя», по отношению к женщине, смел в поступках, честен в словах и стоек в своих устремлениях, — заговорил он громко, нарочито торжественно, устраивая целый спектакль, перед сгрудившимися вокруг него и ехидно улыбающимися, любопытными сторонниками, — с непоколебимой и несгибаемой волей по пути к цели, но нежен, чувствителен и интересен при общении.