Кровь вторая. Орда
Шрифт:
— Смогу, — уверенно ответствовал старший охранник гаремного сада, вновь почтенно кланяясь, — только для этого, их надо переодеть подобающе.
Асаргад поднялся.
— Вы не слишком спешите, владыка, — неожиданно обратился Артембар к нему непонятным титулом, но не раболепно, а с некой насмешкой.
— Как бы я не спешил, уважаемый, — ответил Асаргад спокойно и даже устало, — судьбу не обгонишь.
Артембар чуть заметно улыбнулся и даже попытался поклониться, на этот раз почтительно, выдавая, скорее, уважение уму собеседника, чем будущему царю царей. Мазар тут же отпрянул в сторону от прохода,
Артембар чуть склонив голову, протянул руку к выходу, предлагая пройти первым Асаргаду. Тот, приняв царскую осанку, слегка кивнул в ответ, поблагодарив и вышел…
Мидийцы были очень близки персам и по языку, и по вере, и по обычаям повседневной жизни, что говорило об их недалёком единстве, в не ком, цельном народе. И те, и другие носили длинные волосы и столь же длинные бороды, которые в зависимости от положения, имели различную степень ухоженности.
Носили одинакового покроя штаны, короткие сапожки и на поясе, обязательно, — меч акинак, бывший в ту пору, отличительным признаком свободного от рабства мужчины. Но не долгое раздельное существование, вносило и ряд различий, позволяющих отличить мидийца от перса, что называется, невооружённым глазом.
Мидийская мода верхней одежды, значительно отличалась от персидской. Если персы, как и в бытность времён, надевали узкие кожаные куртки, то дородные мидийцы, длинные, свободные одеяния, с большими, безразмерными рукавами, больше присущи женщинам, чем мужчинам. Кроме того, мидийцы и персы чётко различались головными уборами. На этом, в принципе, внешние различия заканчивались.
Веры, мидийцы, как и персы были тоже одной. И те, и другие верили в Ахурамазду, в мир добра и зла, в борьбу между этими мирами и обязательную победу света над тьмой. Эту религию сегодня, называют зороастризмом, по имени первого пророка, сформировавшего основные постулаты этого вероучения.
Изначально учение Заратустры было активной прозелитической религией, страстно проповедуемой пророком и его учениками, и последователями. Последователи и адепты «благой веры», весьма чётко противопоставляли себя иноверцам, считая тех «почитателями дэвов». Тем не менее, в силу целого ряда причин, по-настоящему мировой религией, зороастризм так и не стал. Его проповедь оказалась ограничена главным образом ираноязычной ойкуменой.
У мидийцев, более, чем у персов, был развит чистый, теоретически-философский зороастризм, который, именно при Иштувегу, стал подобием государственной религии, исключивший из лона государства все остальные, что породило всеобщую поддержку его магами, дав опереться царю в своём правлении, на самую могучую силу, как в воздействии на умы народа, так и на самую мощную экономическую структуру.
Отец Иштувегу Увахшатра, по сути создавший великую империю мидян, которых вавилоняне называли Умманманды, величался царём царей, в том смысле, что был первый, среди равных царских династий, входящих в то, что называлось обобщённым понятием Мидия.
Иштувегу, усевшись на трон, решил этот паритет нарушить. Ему не удавалось стать лидером среди равных по заслугам,
Иштувегу, в первую очередь, окружил себя теми, кто унизился пред ним сам, а затем, нагнул, а кое кого и сломал из тех, кто унижаться не захотел. Главным оружием, он избрал интригу и грубую силу, что моментально восстановило ряд влиятельных мидийских родов против него. Правда, открытой оппозиции не было, она существовала подпольно, так как открытая часть недовольных, была сразу скомпрометирована и жестоко вырезана молодым царём, что, кстати, послужило ему оправданием, для установления единоличного деспотизма.
Поэтому, все главы древних и уважаемых родов, и царьки всех мастей внутренних мидийских земель и городов, входивших в империю, в глаза царю Иштувегу улыбались, но при этом, почти каждый, держал за пазухой камень.
Удерживать в единении множество разнообразных, этнических и культурных народностей, не особо ратующих, за поддержание общего государственного тела, сколь угодно долгое время, невозможно. Никакая сила мечей и копий, никакая репрессивная политика тотального страха, не способна превратить их в однородную, управляемую массу. Рано или поздно, напряжение в любой империи достигнет критического значения и искусственный конгломерат взрывается.
Единственная сила, которая способна сплотить и сделать разнородное общим — это заинтересованность их в этом. Понимал ли это Иштувегу? Судя по его политике, вряд ли. В результате правления царя-деспота, в империи всё больше и больше росло недовольство, готовое, в один прекрасный момент, взорваться.
Мог ли тогда Асаргад знать, что этот капризный и с виду тщедушный толстяк, каким предстал перед ним Артембар, был самым влиятельным человеком в империи, по сути своей, возглавляющий самую опасную оппозицию царю?
Иштувегу, был до маниакальности мнителен и не доверял никому, порою, даже самому себе, а вот Артембару доверял. Почему? Это останется загадкой. Видимо вид и поведение этого толстяка, и его, в сущности, безродность, позволяло царю, вообще, не воспринимать его, как человека. Он был для него говорящей игрушкой, единственной, с которой он мог общаться, без опаски за себя. Иштувегу, по крайней мере, так считал.
Артембар, каким-то образом, не попадал в его маниакальный кругозор. Иштувегу, в любом человеке находил для себя врага, но только не в нём, а именно он, главный евнух его гарема, являлся ключевой фигурой вражеского стана, который вдумчиво и планомерно, готовил не сколько, просто, смерть ненавистному параноику, но и слом всей системы в целом.
Второй по значимости фигурой в списке друзей Артембара, был как раз, тот самый Харпаг, в дом которого и повёл Мазар Асаргада с товарищами. Харпаг, был один из великих полководцев Иштувегу, командовавший большей частью его войск и во многих походах, в которых Иштувегу лично не участвовал, командовал общими войсками, от его имени. Но в отличии от Артембара, который кроме политических претензий к царю, имел ещё и личные, Харпаг личных претензий к Правителю не имел и «дружил» с Артембаром, исключительно, по идейным соображениям.