Кровь Янтаря

Восемь

лет я жил относительно спокойно — если не считать того, что каждый год именно тридцатого апреля кто-то пытался угробить меня наиразнообразнейшими способами. Так или иначе, моя учеба и изыскания в области компьютерной техники продвигались довольно успешно, а четыре года работы на «Гранд Дизайн» обеспечили мне богатый практический опыт и позволили применить его на практике, работая на сторону над собственным проектом. И был у меня давний друг Льюк Рейнар, он работал в той же компании, в отделе сбыта. Я хаживал на собственной яхточке, бегал по утрам трусцой…

Все пошло прахом после нынешнего тридцатого апреля, когда мне уже казалось, что все начало складываться как нельзя лучше. Взлелеянный мною проект, Колесо-Призрак, был закончен; я уволился с работы, запаковал шмотки и был готов двинуть на тени, где побольше свежего воздуха. В городе я задержался лишь потому что близок был волнующий смертельной опасностью день, и я намеревался выяснить, кто же стоял за покушениями на мою жизнь и зачем нужна была ему моя смерть.

В то утро во время завтрака возник Льюк с запиской от моей бывшей подружки Джулии. В записке говорилось, что она вновь захотела увидеть меня. Я заскочил к ней домой, где и нашел ее тело, растерзанное той же собакоподобной тварью, что через мгновение набросилась на меня. Мне удалось убить чудище. Прежде чем покинуть место происшествия, я наскоро обыскал комнату и обнаружил тощенькую колоду странных игральных карт, которые, естественно, прихватил с собой. Карты были слишком похожи на магические Таро Янтаря и Хаоса, чтобы столь искусный колдун, как я, пренебрег этим сходством.

Да, я колдун. Я — Мерлин, сын Корвина из Янтаря и Дары из Дворов Хаоса, известный здешним друзьям и знакомым под именем Мерль Кори: яркий, очаровательный, остроумный, спортивный… Остальные эпитеты найдете у Кастильоне и лорда Байрона [1] , а сам я скромен, скрытен и стараюсь держаться в тени.

Карты оказались доподлинно магическими, — я узнал, что Джулия, после того как мы с ней расстались, водила дружбу с оккультистом по имени Виктор Мелман. Визит в студию этого джентльмена привел к тому, что он попытался заколоть меня ритуальным кинжалом. Я сумел уклониться от участия в этой церемонии и успел навести у Мелмана кой-какие справки, прежде чем моя настойчивость и агрессивность местного окружения не привели его к преждевременной кончине. Перестарался он с ритуалами.

Я достаточно узнал от Мелмана, чтобы удостовериться, что он был всего лишь орудием. Явно и очевидно — кто-то другой подговорил его совершить жертвоприношение… и казалось вполне возможным, что за смерть Джулии и мою коллекцию памятных тридцатых апреля отвечает именно этот кто-то.

Чтобы поразмыслить над этим, времени оказалось мало, ибо вскорости меня укусила (так-то вот!) привлекательная рыжеволосая женщина, которая материализовалась в квартире Мелмана. Знаменательное это событие произошло сразу после того, как я пытался в кратком телефонном разговоре с нею прикинуться Мелманом — за что и пострадал. Ее укус парализовал меня, но прежде, чем яд сработал, я сумел отвалить, воспользовавшись одной из магических карт, найденных в квартире Джулии. Карта перенесла меня к Сфинксе; та позволила мне отдохнуть, дабы я смог сыграть с ней в глупую игру, в которую так любят играть сфинксы, — они загадывают загадки, вы проигрываете, вас съедают. О нашей игре могу сказать лишь то, что конкретно эта

Сфинкса оказалась скверным игроком.

Затем я вернулся на тень Земля и обнаружил, что за время моего отсутствия дом Мелмана сгорел. Я попытался прозвониться к Льюку (хотел пообедать с ним) и узнал, что он съехал из мотеля, оставив мне записку. Там было сказано, что Льюк убыл в Нью-Мексико по делам, и объяснялось, где он остановится. Клерк отдал мне забытый Льюком перстень с синим камнем, и я взял перстень с собой, чтобы вернуть хозяину при встрече.

Я полетел в Нью-Мексико и в конце концов встретился с Льюком в Санта-Фе. Пока он переодевался к обеду, я ждал его в баре. Там ко мне привязался некий человек по имени Дэн Мартинес. У меня сложилось впечатление, что Льюк предполагает провернуть с ним какую-то сделку и Мартинес хочет удостовериться, что надежный ли партнер Льюк и сможет ли он обеспечить поставки. Пообедав, мы поехали с Льюком прошвырнуться в горы. Пока мы стояли, наслаждаясь вечерним пейзажем, Мартинес, который, похоже, шел по пятам, решил пострелять в нас. Наверное, решил, что Льюк все-таки не сможет обеспечить поставки. Льюк тут же достал пушку и пристрелил Мартинеса, чем несказанно меня удивил. Затем случилась еще более странная вещь. Льюк назвал меня по имени — он назвал мое настоящее имя, которого я никогда ему не говорил, — сослался на моих родителей и посоветовал сесть в машину и убираться к дьяволу. Слова он подкрепил выстрелом в землю возле моих ботинок. Его предложение, судя по всему, обсуждению не подлежало, так что я удалился. Вдогонку он крикнул, чтобы я уничтожил те странные Козыри, что единожды уже спасли мне жизнь. Плюс ко всему в разговоре с Льюком всплыло, что Виктора Мелмана он знал…

Далеко я не уехал. Но бросил машину в предгорье и пешком вернулся к месту действия. Льюка не было. Тела Мартинеса — тоже. В отель Льюк не вернулся ни той ночью, ни на следующий день, так что я счел за лучшее съехать оттуда. Единственным человеком, которому, по моему мнению, я мог доверять и кто действительно мог дать дельный совет, был Билл Ротт, адвокат из Нью-Йорка, лучший друг моего отца. Я отправился к Биллу и рассказал ему все.

Обсудив с Биллом сложившееся положение, я пришел к выводу, что прежде явно недостаточно интересовался Льюком. Я смог вспомнить, что, помимо прочих достоинств, Льюк был росл, сообразителен, шевелюру имел ярко-рыжую, сложен был атлетически и вдобавок редкостный сорвиголова. Но хоть мы с Льюком и дружили много лет, ничего сверх перечисленного я Биллу поведать не смог.

Вокруг дома Билла вдруг начал ошиваться странноватый соседский парень по имени Джордж Хансен. Юноша интересовался делами, которые его мало касались. Был еще таинственный телефонный звонок — звонивший задавал приблизительно те же вопросы. Оба любопытствующих, похоже, жаждали узнать, как звали мою мамочку. Естественно, я им наврал. То, что моя мать принадлежала к темной аристократии Дворов Хаоса, было явно не их собачьим делом. Однако тот, кто звонил, говорил на тари, и этого хватило, чтобы разогреть мое любопытство. Я предложил ему встретиться тем же вечером в баре местного клуба и обменяться информацией.

Но до того, как состоялась встреча, дядя Рэндом, король Янтаря, вызвал меня домой. Мы с Биллом как раз вышли погулять. Джордж Хансен, как оказалось, ненавязчиво составлял нам компанию и настолько не хотел с нами расставаться, что чуть не отправился следом, когда мы с Биллом двинули сквозь тени реальности. Что было достаточно рискованно — Билла не приглашали. Но я прихватил его с собой: не хотел оставлять с человеком, который вел себя столь нетривиально.

Рэндом сообщил, что от пули наемного убийцы погиб дядя Кэйн и что кто-то пытался убить дядю Блейса, но смог только ранить. Похороны Кэйна были назначены на следующий день.

И все же я сходил тем вечером на свидание в названный клуб, но таинственного знатока тари не обнаружил. Впрочем, впустую вечер не прошел — я свел знакомство с симпатичной дамочкой по имени Мег Девлин… и — слово за слово — она пригласила меня к себе, и мы познакомились поближе. Затем, когда я пребывал в убеждении, что ее мысли бродят где угодно, только не в тех краях, она вдруг спросила, как зовут мою мать. Какого черта, подумал я — и сказал. Лишь потом мне пришло в голову, что свидание в баре назначила именно она.

Наш роман был бестактно прерван — позвонили в дверь. Звонил, по словам Мег, ее муж. Я поступил как джентльмен. Быстро свалил ко всем чертям.

Тете Фионе — кстати, колдунье, хотя работает она совсем в ином стиле, нежели я, — мое свидание не понравилось. И похоже, еще меньше ей понравился Льюк. Я кое-что рассказал о нем, она заинтересовалась и спросила, нет ли у меня его портрета. Я вытащил из бумажника фотографию, на которой, среди других парней, был запечатлен и Льюк. Могу поклясться — она его узнала, хотя и не призналась в этом. Да и то, что она вместе с Блейсом той же ночью исчезла из Янтаря, говорит само за себя.