Кровь за кровь
Шрифт:
– Это ложь! Этого не могло быть! – воскликнула Голубева.
Кожанов лгал: Голубев вел чистый бизнес, насколько это возможно в России, но бандиту доставляло удовольствие играть с беззащитной жертвой, как коту с мышкой, чувствуя полную ее от себя зависимость, страх, подчинение.
– Я все сказал; хочешь – верь, хочешь – нет! Но подумай сама, стали бы мы его валить, если хотели угнать только машины? Да мы бы вытряхнули его гонщика из «Лексуса», когда тот гнал тачку из Москвы, а «Паджеро» увели бы со стоянки. Легко и просто. Твой муж ответил за паскудство. Таких, как он, не жалеют ни на воле,
– И все равно я вам не верю!
– Твое дело. Продолжим разговор. Где ты хранишь свои драгоценности, украшения? И где их хранит дочь?
Ирина безразлично ответила:
– В гостиной, в шкатулке, что в ящике старого секретаря у пианино. В шкатулке и мои украшения, и дочери. Все!
– И много там ценных вещей?
– Много. Муж часто делал подарки.
– Еще бы, бабло у него водилось. Значит, в шкатулке. Прямо-таки все, что имеете?
– Да.
– Говори правду!
– Я говорю правду.
– Смотри, мы обыщем дом, и если найдем что-нибудь ценное, кроме того, что лежит в шкатулке, то и ты, и дочь будете наказаны. Жестоко наказаны.
– Будто вы оставите нас в живых и без этого?
– Серьезные люди, – с напускной серьезностью сказал Кожанов, – которых так опрометчиво кинул твой муж, послали нас разобраться только с ним, забрать все ценное, машины и деньги в счет частичного погашения убытков, нанесенных им господином Голубевым. Убивать вас у меня приказа нет.
– Но мы же свидетели…
– Не думаю, что ты настолько глупа, чтобы рассказать ментам, кто убил мужа. Ведь тогда и ты подпишешь себе смертный приговор. И не только себе, но и дочери. Кстати, о деньгах. Вы недавно продали квартиру. Где бабки за нее?
– Или в сейфе, или в банке, муж не посвящал меня в подробности своих финансовых дел.
– А где у нас сейф?
– В кабинете, где ж ему быть?
– В кабинете? Хорошо!
Окунько ввел в комнату девушку и бросил ее на пол.
– Ты в кабинете сейф видел? – спросил у него Кожанов.
– Нет! Стол видел, кресло, диван, шкафы какие-то; сейфа не заметил.
Кожан повернулся к Голубевой:
– Мой друг не видел в кабинете сейфа. Что на это скажешь, Ирина Петровна?
– А ваш друг и не мог его увидеть. Сейф потайной.
– Даже так? И где тайник?
– За картиной, что висит между шкафами. Чтобы получить доступ к сейфу, надо приподнять нижнюю часть картины и сдвинуть ее влево. Но замок на сейфе кодовый, а код знал только муж.
Физиономия Кожана помрачнела.
– Ты, значит, кода не знаешь?
– Нет.
– А если подумать?
– Не знаю!
– А если очень хорошо подумать? Предупреждаю, мы не намерены цацкаться с вами. Ну?
– Не знаю!
Кожанов обернулся к Окунько:
– Картину в кабинете видел?
– Видел.
– Хорошо! Слышал, что сказала хозяйка дома?
– Слышал.
– Ты веришь, что она не знает кода замка?
– Не верю!
– Вот и я не верю. Придется прибегать к крайним мерам. Ты знаешь, что делать, начинай!
Старший банды вновь заклеил рот Голубевой. Окунько в это же время, наступив ногой на спину девочки, криво ухмыляясь, расстегнул ширинку, вытащил наружу возбужденный, солидных размеров член, открыл пачку презервативов
Голубева задергалась, замычала. Кожанов не обращал на нее внимания, глядя на действия подельника. Тот, управившись с презервативом, нагнулся к девочке, рывком поднял ее на колени, схватил за бедра, готовый войти в нее. Девочка хотела закричать, но бандит сильно ударил ее по голове, закрыв рот ладонью. Свободной рукой он раздвинул ее ноги. Мать замычала сильней. Кожан приказал:
– Погоди, Окунь! Кажется, мамаша хочет сообщить нам что-то важное!
Он нагнулся к Голубевой:
– Ты вспомнила код?
Ирина утвердительно закивала головой.
Физиономия Кожана перекосило подобие улыбки.
– Ну вот видишь! Зачем обманывала? Чуть дочь не загубила…
Он отклеил край ленты:
– Ну?
Женщина назвала шестизначное число.
Кожан, вернув ленту на место, повернулся к подельнику:
– Окунь! Заклей пасть сучке, свяжи ее и сиди здесь. Я к сейфу! Девку до моего прихода не трогать. Ты понял?
– Понял!
– И мандулу свою в штаны засунь, развесил, как ишак!
Окунько заржал:
– У меня размерчик что надо, бабы визжат от удовольствия.
– О деле думай!
Кожанов вышел из спальной комнаты, прошел в кабинет. Картину, на которой был изображен дом на берегу моря, увидел сразу. Она, как и говорила Голубева, висела между книжных шкафов. Кожан подошел к картине, взялся за багет, намереваясь сдвинуть в сторону, но картина осталась на месте, словно была прибита к стене гвоздями. Кожан вспомнил слова жены убитого коммерсанта и приподнял нижний край. Раздался щелчок, и багет, выйдя из пазов, свободно отошел в сторону. За картиной открылась ниша, а в ней – сейф. На панели слева – десять клавиш. Бандит нажал на шесть из них. Дверка сейфа открылась. Внутри лежали пачки тысячных и пятитысячных купюр, а также пачка евро, стянутая резинкой. Кожан довольно усмехнулся. Вытащил из кармана пакет, сложил в него деньги. Осмотрел внутренности сейфа. Кроме каких-то документов, ничего ценного больше не нашел. Прикрыл сейф, картину на место возвращать не стал. Незачем! Да и Демьян приказал имитировать ограбление, сейф или какой-либо тайник не закрывать. С пакетом он зашел в спальню, сказал, взглянув на Окунько:
– С сейфом баба не набздела, посмотрим, что с ценностями.
Положив пакет на стол и, закрыв опорожненный сейф, Кожан спустился в гостиную. Шкатулку нашел там, где сказала Голубева. Открыл крышку, благо шкатулка не была закрыта. Открыл и присвистнул: она доверху была заполнена драгоценными украшениями. Чтобы рассмотреть их, Кожан высыпал содержимое шкатулки на столик. Увидел и перстни с большими, переливающимися в свете фонаря камнями, и броши, и цепочки, и подвески, и колье – много чего, что стоило немалых денег. Мысль прихватить что-нибудь себе пришлось отбросить. Унести отсюда можно, но Демьян найдет, обязательно всех обыщет. А найдет – лишишься не только заначки, но и головы. Тем более что при назначенном вознаграждении рисковать из-за лишних двухсот-трехсот тысяч станет лишь глупец. Сбросив драгоценности в кейс и осмотрев дом, Кожанов выглянул на улицу. Ренькова не увидел, поэтому тихо позвал: