Кровь Заката
Шрифт:
То, что мы оба в Башне, для наших врагов секретом не являлось. Распутав «кокон», внутри которого ройгианцы упрятали Проклятого, я расписалась в своем присутствии. Надо полагать, «бледные» почуяли исчезновение своего заклятия и ждут нас снаружи. Если б Эрасти сразу же пошел за мной, у нас еще был бы шанс опередить их, да и то вряд ли. Время внутри и снаружи Сада Адены текло с разной скоростью. Во внешнем мире прошло тысяча пятьсот тридцать два года, а здесь всего лишь год. Не нужно обладать великим умом, чтобы сообразить, что здешний день примерно равен четырем внешним годам, а здешняя ора, соответственно, вмещает два месяца. Мы в любом случае имели шансы на «теплую» встречу у порога Башни. Да, скорее всего Эстель Оскора и Проклятый справились бы с «бледными»,
Нашей целью был не Ройгу и его прихвостни, а сидевшая в Сером море тварь. Кстати говоря, Эрасти полагал, что она давным-давно перебралась поближе и обозначила свое высокое присутствие в Арции исправлением пророчества Эрика, усилением циалианок и Скорбящих и прочими прелестями. Если Эрасти правильно сложил «два» и «два», то нам предстояло ни много ни мало, как для начала остановить пришествие Антипода (разумеется, несколько не в том виде, в каком его обещали клирики), а затем и последующий конец света. Мы не имели права на ошибку.
2871 год от В.И.
6-й день месяца Медведя.
Святой город Кантиска
Кардинал Евгений спокойно выдержал взгляд присутствующих. Он знал их всех как облупленных. Величавая внешность и показное благочестие не могли обмануть старого эрастианца. Здесь все лгали всем и все боялись всех. Он знал, о чем его спросят. Можно было ограничиться письмом и сослаться на болезни, но Евгений не хотел подчеркивать свои немощи. К тому же для клирика он далеко не стар. Архипастырю без малого восемьдесят, а мирийцу Эпоминонду и вовсе девяносто шесть. К тому же важно, чтобы о бетокском деле рассказал именно он. Евгения немного беспокоил Илларион, приехавший вместе с ним. С одной стороны, проклятое зелье к антонианцам не имело никакого отношения, те ловили другую дичь, с другой же… Евгений не понимал Иллариона, а потому недолюбливал, хотя между ними никогда не было ссор. Антонианец не лез ни в политику, ни в дела церковные, самозабвенно преследуя даже тень недозволенного колдовства. В Арции, надо полагать, не осталось не то что беспечатных [118] волшебников, но даже ни одной деревенской ведьмы или знахарки. Евгений в глубине души полагал, что это чересчур. Не все могут заплатить члену гильдии, а жить и не болеть хочется всем, но Илларион намеков не понимал, а воевать еще и с ним у Евгения не было ни сил, ни желания. Ну и Проклятый с этим магоборцем, но сюда-то его зачем принесло?
118
Не имеющих скрепленного печатью патента, разрешающего занятия бытовой магией.
Конклав собрался, чтобы разобраться с взорвавшимся во время сражения порохом. Такого не было уже почти триста лет, и отцам Церкви хотелось знать, откуда появилось адское зелье и кто его применил. Впрочем, барон Обен, проговоривший с Его Преосвященством три оры, ответил на все вопросы, которые могут и не могут быть заданы. Возможно, перед ликом святителя Эрасти Евгений и не рискнул бы повторять слова барона, но его братья во храме святыми не являлись, и Евгений не колебался. Он слишком любил Арцию и ненавидел Лумэнов.
– Ваше Святейшество, – кардинал говорил тихо, но конклав был наслышан о болезни Евгения, – почтеннейшие братья! Мне больно говорить о том, что воля Церкви нашей Единой и Единственной нарушена именно в Арции, но, к счастью, виновны в этом не арцийцы. Ибо Агнеса не является арцийкой ни по рождению, ни душой. Моя вина, моя тяжкая вина, что я не настоял на разводе королевской четы. Есть неопровержимые доказательства, что ребенок, именуемый принцем Гаэльзским, рожден от прелюбодейной связи Агнесы и первого из ее любовников герцога Фарбье. Агнеса также повинна в покушениях на герцога Тагэре и его родных
– Каковые тому имеются доказательства? – с достоинством произнес Архипастырь.
Ну, уж доказательств у Евгения было в избытке.
– Известно, что перед убийством герцога Тагэре Агнеса Саррижская прилюдно посвятила в рыцари некоего Габриэля, долгое время бывшего ее лазутчиком. Этот Габриэль, мириец по происхождению, до того как поступил на службу Агнесе, был вором, контрабандистом и шулером. Достойные доверия свидетели, а именно граф Эжен Гартаж и барон Люсьен Крэсси, покинувшие стан Лумэнов после казни, а вернее убийства, подтверждают, что Габриэль был полностью предан Агнесе и к тому же щедро ею награжден. После казни мириец исчез и был найден мертвым в лагере у деревни Беток, причем не вызывает сомнения, что порох взорвал именно он. То, что Мальвани выберет именно эти холмы для обороны, можно было предположить заранее, тем более что армией Лумэнов командовал Конрад Батар, знавший маршала с юности. Видимо, Габриэль получил приказ уничтожить Тагэре, но просчитался во времени. Когда он подорвал порох, лагерь был захвачен войсками Лумэнов. Ибо недаром сказано о роющих ямы на дорогах ближних своих.
– Я бы хотел узнать мнение нашего достойного собрата Иллариона, – подал голос кардинал Оргондский.
Илларион коснулся губами наперсного знака и спокойно сказал:
– Я не вижу ничего, что противоречило бы словам Его Высокопреосвященства. Без сомнения, порох взорвал упомянутый Габриэль, который долгие годы состоял на службе у Агнесы Саррижской. Этот прискорбный случай говорит о том, что нет такого зла, которое можно почитать избытым.
2871 год от В.И.
17-й день месяца Медведя.
Арция. Фей-Вэйя
Граф Мулан волновался, хоть и не подавал виду. В свое время ему очень нравилась синеглазая сестра, но она его оттолкнула. Более того, Анастазия предпочла пуститься в путь в одиночестве, отвергнув его помощь, хотя он никогда бы не решился поднять руку на любимицу бланкиссимы Агриппины. Мулан, как никто другой, понимал, у кого реальная власть над орденом, и как бы ни была хороша Анастазия, он не стал бы рисковать. А теперь недоступная красавица стала Предстоятельницей и хочет его видеть. Зачем?
Мулан всю жизнь хотел быть первым, но судьба играла против него. Для начала он не родился старшим сыном, потом ему не удалось жениться на дочке Жана Фарбье (последнее, впрочем, не беда, Фарбье проиграли, и что б он стал делать с честолюбивой коротконогой Анжеликой?). В ордене его дела сначала пошли хорошо, но потом эта история с письмом, из-за которой он оказался на обочине. Только-только ему удалось приблизиться к Генриетте и Дорже, как Предстоятельницей стала его врагиня. Неужели придется расстаться с орденом? Но куда он пойдет? Ему тридцать три, и он умеет только воевать. Даже не воевать, а сражаться в поединках и задирать других. Домой? Только не это! В Ифрану? Тоже не сахар…
– Вас ждут, дорогой брат, – молоденькая послушница, смущаясь, открыла дверь. Вот эта точно не ледышка, ну да сейчас не до нее… А Анастазия стала еще красивее. Неужели она всю жизнь будет мстить ему даже не за поступки, а за мысли?
– Садитесь, сигнор, – в мелодичном голосе Ее Иносенсии не было ни гнева, ни привета, только равнодушие. Она выждала, пока Мулан сядет, придержав ножны и расправив короткий белый плащ. – Что вы знаете об убийстве рыцарем Дорже герцога Тагэре?
Сказать, что она его удивила, значило ничего не сказать. Она не могла этого знать, но знает же! Говорить? Дорже не простит, да и показать, что ему известна тайна Паладина, нельзя. От всего отказаться? Но Анастазия, похоже, знает все и поймает его на лжи. Она жила у Тагэре, похоже, там ее любили. Скорее всего она сожалеет о герцоге. И Мулан рискнул.