Кровь Заката
Шрифт:
– Ваша Иносенсия, я ничего не знаю и могу лишь догадываться.
– Догадки такого человека, как вы, равносильны доказательствам. Я слушаю.
– Ваша Иносенсия! – Неужели он нашел верный тон? – Я уверен, что Шарль Тагэре погиб, потому что против него использовали талисман, который… – Как же назвать покойную Предстоятельницу? – Который… сигнора Виргиния передала Дорже, назвав его своим Паладином.
– Что это за талисман? – Сола говорила по-прежнему спокойно. – Ее Иносенсия умерла слишком внезапно и многие тайны унесла с собой.
– Я не знаю точно. Говорят, только Ее Иносенсия может его надеть на шею избранному ею рыцарю, и
– Об этом потом. Сперва я хочу услышать, как погиб Тагэре.
– Сначала я должен рассказать о том, что было раньше. Однажды, когда было очень жарко, сигнор Дорже расстегнул ворот рубахи, и я увидел там вместо Знака [119] или Звезды [120] белый камень размером с голубиное яйцо на цепочке из светлого металла. Думаю, что это не серебро и не сталь.
119
Знак – медальон с изображением святого, покровителя того или иного церковного ордена, который получали при вступлении в него и носили вместо Звезды. Те же, кто вступал в орден, но не принимал постриг, могли выбирать, носить ли им Знак или Звезду.
120
Звезда – восьмилучевая звезда, посредине которой изображен символ Церкви Единой и Единственной, надевается ребенку при именовании.
– Что вы еще знаете?
– Догадываюсь.
– Хорошо, догадываетесь.
– Я был рядом с сигнором Дорже.
– Кстати, как вы там оказались?
– Сигнор Дорже вызвал меня и велел отправляться с ним. Он ничего не объяснял, но перед этим он побывал у бланкиссимы Генриетты.
– И вы поехали?
– Да. Мы приехали утром и укрылись в лесу. На дороге еще никого не было. Потом подошли люди Лумэнов и встали так, что я понял, они кого-то ждут.
– Вы к ним не подъезжали?
– Нет, Ваша Иносенсия, мы прятались. Затем появились первые всадники Тагэре, рассказывать подробности?
– Не нужно. Только про герцога.
– Мы подождали, пока бой не превратился в бойню. Видит святая Циала, если б я был один, я бы… – Мулан запнулся, словно подбирая слова, впрочем, он действительно их подбирал. От того, угадает ли он, зависит все его будущее. – Ваша Иносенсия! – Голос графа обрел твердость. – Даже если б я был вынужден покинуть орден, я бы постарался пробиться на помощь Тагэре… Я подумал, что Дорже думает так же, потому что он велел прикрывать ему спину и сказал, что мы идем искать герцога. И мы пошли, рубя и Лумэнов и Тагэре, если они нам мешали. Тагэре не были легкой добычей. За одного они брали троих. Но, похоже, Агнеса была готова положить половину своих, лишь бы уничтожить герцога. Наверное, она была по-своему права…
– Вы отвлеклись, граф.
– Простите. Мы нашли его в самой гуще. Он дрался спина к спине с Раулем ре Фло, на них напирала целая толпа, но они могли сражаться и сражаться. Я не понимал, чего ждет Дорже, вчетвером мы могли бы попробовать пробиться. Потом я услышал трубу. Это был сигнал Тагэре. Рыцари во главе со стариком ре Фло прорывались на помощь герцогу. Тогда казалось, что они смогут… Я случайно взглянул на Дорже, у него было такое лицо, словно он или молится, или, простите меня, творит заклинание… И тут Тагэре
– Вам ведь не понравилось, что сделал Дорже?
– Нет!
– Что ж, значит, если с Дорже что-то случится, вы жалеть не станете?
– Ваша Иносенсия…
– Я подумала, что из вас был бы куда лучший Белый Паладин, – заметила Ее Иносенсия, задумчиво коснувшись рубинового кольца.
2871 год от В.И.
24-й день месяца Влюбленных.
Арция. Мунт
Дверь наконец приоткрылась. Рыжая собака с длинными висячими ушами, пролежавшая на пороге целое утро, немедленно воспользовалась ситуацией, змеей скользнув мимо слуги с подносом, и с радостным повизгиваньем ткнулась мокрым носом в хозяйские колени. Анри Мальвани рассеянно погладил Сигнора. Пес в полном восторге перевернулся на спину, скорчив умильную физиономию, и маршал, засмеявшись, почесал любимцу пузо.
– Не стоит закрывать двери, Селестин, – он все равно своего дождется…
– Но сигнора…
– Сигнору я беру на себя. А друзей держать на пороге негоже.
– Воистину. – Громкий голос мог принадлежать только Раулю ре Фло. Сын Леона был в запыленной дорожной одежде, глаза его запали, а брился он никак не позже, чем два дня назад, но Мальвани сразу понял. Победа. Полная и окончательная.
– Селестин, приготовь графу все, что нужно, – ты ведь так и не обзавелся домом в Мунте?
– Нет, – покачал головой Рауль. – Некогда было.
– Вижу, сначала ко мне, а во дворец – потом. Спасибо.
– Должен же я где-то переодеться, – улыбнулся ре Фло. – Во дворец я успею, а оруженосца с донесением я отправил.
– Тогда пей и рассказывай. Они успели объединиться?
– Нет. Жиль Фарбье наскреб тысяч пять эскотцев и лумэновского отребья. Он собирался соединиться с Агнесой и Батаром, я перехватил его у Кер-Мари. Я повторил ваш с Тагэре трюк, помните, при осаде Маэллы, когда туда шли подкрепления?
– Давно было, – улыбнулся Анри, – мы с Шарло были младше тебя. Это было нашим первым делом. Значит, ты помнил, а Фарбье забыл?
– Или не знал, – хмыкнул Рауль. – Кошачье отродье не любит вспоминать про чужие победы, Жиль не был исключением.
– Не был? – переспросил Мальвани. – Он погиб в бою или позже?
– В бою. Я убил его своей рукой. Мог взять в плен, но не взял.
– Атэвы говорят, смерть в бою возносит воина на небо.
– Воина, но не предателя.
– Да, – маршал подлил себе вина, – у атэвов есть страшный обычай. Вернее, он казался мне страшным. Раньше. Предателей там разрывают на куски. Лошадьми. Даже калиф и тот не вправе помиловать или простить. Только тот, кто был предан.
– А если тот убит?
– Тогда никто не вправе, ни сыновья, ни братья, ни отец. Ну, а про мать и говорить нечего, женщины там ничто…
– Значит, Фарбье и иже с ним должны благодарить судьбу, что они не в Атэве родились.
– Пожалуй. А что ты сделал с Батаром?
– Мы его прижали к реке.
– К Фоде? Или Мансу?
– К Фоде, недалеко от Геммской излучины.
– Тяжелая позиция, трудно вывернуться.
– Он и не вывернулся. Мы пошли на них вниз по склону холма.