Кровь Заката

Камша Вера Викторовна

«Сола!» Герцог махал ей с той стороны. Он был в доспехах, словно перед боем, только без шлема, и ветер играл золотистыми волосами. Рядом нетерпеливо рыл копытами землю Пепел. Значит, конь тоже жив, а Мулан сказал, что Шарло дрался пешим… При чем тут Мулан, все это было страшным сном, но теперь она проснулась. Он протянул к ней руки, но не двинулся с места.

– Сола!

Да, конечно, он в тяжелых доспехах не может ступить на разваливающиеся доски, связанные перепревшей веревкой. Она легче. Она может пройти. Поток внизу глухо шумел, возникали и исчезали водовороты, ослепительно блестела белая пена на казавшейся черной воде. Черной? Или темно-темно красной? Шарль стоял на том берегу и смотрел на нее. И она решилась. Доска предательски скрипнула, но она, дрожа

от страха, перепрыгнула на следующую. Шаг, второй, третий, четвертый… Мост раскачивался и скрипел, словно жалуясь на свою несчастную долю и предупреждая, что, если разорвется веревка, он не виноват. Страх буквально душил ее, она чувствовала его ледяные пальцы на горле, на висках… Анастазия знала, что ни в коем случае нельзя смотреть вниз, на несущуюся воду, только вперед и вверх, но облака отчего-то начали отливать красным.

– Брось это, – крик Шарля вырвал ее из рубинового марева, – брось и беги! Скорее!

– Бросить? Что бросить?! – Она покачнулась, выпрямилась, что-то тяжелое и холодное сжало ее руку. Браслет! Бросить его?

– Бросай их, – в голосе Шарля звенело отчаянье, – бросай…

Она остановилась, лихорадочно срывая драгоценности. Первым полетел в багровую воду браслет, затем диадема, серьги… Сола лихорадочно расстегивала ожерелье, но замок не поддавался. Ноги ее словно приросли к качающемуся мосту. Как же он дрожит! В застежке запутались волосы, она рвала их, на глазах выступали слезы. Не получается! Мост трясся, как загнанная лошадь. Не в силах сделать даже шага, Сола с тоской глянула на тот берег. Лес и дальние стога скрылись в вечернем тумане. Пепел уже не бил копытами, а стоял, понурив голову, и в боку у него торчал арбалетный болт. Темная кровь ручьем стекала по лоснящейся шерсти, но жеребец, казалось, этого не замечал. Доспехи Шарля тоже были иссечены и залиты кровью, но чужой, уж это она знала точно. У его ног валялись чьи-то тела, но он смотрел не на них, а на нее, смотрел с ужасом и отчаяньем, близкий и невозможно далекий, как отражение звезды в озере.

– Сола, – его голос дрогнул, – зачем?! Ну зачем?!

Она не поняла, пытаясь поймать его взгляд, но он смотрел не на нее, а на что-то за ее спиной, любимое лицо, и без того бледное и измученное, стало еще бледнее. Что же там такое?

– Во имя Эрасти, не оглядывайся! Скорее! Ну, скорее же!

Но ее ноги словно приросли к месту. Она не видела, что там, сзади, но чувствовала спиной, как оно приближается. Она все-таки оглянулась и столкнулась взглядом с Леокадией. Сестра в одной лишь холщовой рубашке стояла в шаге от нее.

– Пусти меня, – раздраженно бросила Леокадия, – я спешу.

Пустить ее к Шарлю? Чтобы он все узнал? Да и как она может это сделать? Разойтись невозможно.

– Уходи, – прошипела Сола, с ненавистью глядя на циалианку, – уходи, или я…

– Что ты? – засмеялась та. – Ты не посмеешь убить меня еще раз!

Сама не понимая, что делает, Сола изо всей силы толкнула женщину в грудь, та зашаталась, хватая скрюченными пальцами воздух, и исчезла.

– Сола! – Голос Шарля, донесшийся словно издалека, вернул ее к действительности. – Скорее! Ради всего святого.

Он уже сидел в седле. Святая Циала! Как же Пепел понесет их двоих, он же ранен?! Туман уже почти затопил луг, оставив свободной лишь узкую полоску у ревущей воды. Герцог из последних сил сдерживал перепуганного коня.

– Сола! Умоляю!

Мост содрогнулся. Леокадия все же умудрилась зацепиться за него одной рукой и теперь висела над бездной, не в силах подняться. Ее судорожные усилия все сильнее расшатывали и без того истлевшее сооружение, а на том берегу за агонией с усмешкой следили Генриетта и полуобнаженная Виргиния, обнимающая Лионэля Дорже.

– Девочка моя! Тебе пора возвращаться!

Из клубов тумана появилась невысокая плотная фигура. Отчего-то Агриппина была в синем бархатном платье, том самом, что было на герцогине Тагэре в тот день, когда Шарль пришел к Соле в первый раз. Толстуха легкой, почти танцующей походкой ступила на мост. Она шла совершенно уверенно, словно он был сложен из каменных глыб.

– Девочка

моя, ты мне нужна!

– Сола! Сола!!!

Генриетта, Лионэль, Леокадия, Мария… Лица, то смеющиеся, то искаженные смертной мукой, сведенные судорогой руки, крики, красная вода внизу, туман, тянущий щупальца к золотоволосому всаднику, все еще ждущему ее…

– Святая равноапостольная Циала, ну помоги же мне! «За мойрэ дека не каллон гобъердо…»

Нежное прекрасное лицо, окруженное алым сияньем. Величие, красота и сила. И нет больше жалкого качающегося мостка, страшных фигур на дальнем берегу, клокочущей бездны под ногами…

– Сола! Сола…

Затихающий топот копыт… Кто-то ее звал? Нет, показалось.

– Тебе и вправду пора возвращаться, дочь моя! Я прощаю тебе твои сомнения и ропот. Но запомни, я прощаю лишь единожды. Возьми же то, что принадлежит тебе по праву…

Принадлежит ей? Что? Как горят и переливаются камни, алые, как кровь, как закат… Но кто же ее звал?

– Никто и никогда не посмеет тебя больше тревожить, дочь моя. Ступай же и исполняй свой долг! Дека не каллон гобъердо за мойрэ и каллада да орис вэйнте!

…Зал Оленя, залитый странным молочным сиянием, столь несхожим с обычным желтым светом восковых свечей. Над ней склонилось озабоченное лицо Цецилии.

– Ваша Иносенсия! Вам плохо?

– Отнюдь нет, – отрезала Сола, и это было чистой правдой. Она чувствовала себя великолепно. Правда, ей снилось что-то необычное, но ее внезапно разбудили, и сон улетел. – Я намерена провести эту ночь здесь, – холодно сказала Ее Иносенсия, поднимаясь с кресла и расправляя свои одежды, – благодарю вас за заботу, сестра, но впредь не пытайтесь оказывать услуг, о которых вас не просят.

Эстель Оскора

Я не могла отвести взгляда от своей руки, на которой красовался перстень Анхеля, некогда погубивший Эрасти. Не носи я веками Кольцо Ангеса и суди о вещах, доверяя лишь глазам, я могла бы их перепутать. Черные камни похожей формы, гладкие оправы из светлого металла… Но если Кольцо Проклятого казалось сгустком темного огня, то его двойник скорее был ледяным. На первый взгляд в нем не чувствовалось никакой магии, оно не прикрыло бы своего владельца от ройгианцев, не указало бы дорогу и не отворило бы дверь в обитель древних богов, но оно помнило о чудовищном предательстве, навеки сковавшем несчастный морион смертным холодом. Эрасти сказал, что кварты за полторы до моего появления его камень полыхнул кровью, превратившись в кусочек сгоравшего в закате неба. Потом пламя погасло, и камень вновь обрел прежний вид. Полторы кварты… Если мы правильно все рассчитали, это было лет за сорок до моего появления в Арции. То есть тогда, когда первый из Лумэнов сверг и скорее всего прикончил своего племянника. Даже сквозь возведенные Аденой и ройгианцами преграды оскверненный перстень почуял, как кровь Рене восстала сама на себя, как и предсказала старая Зенобия. Измена Лумэна, похоже, стала вторым шагом к смертному греху, если считать первым предательство Анхеля. Обладая Кольцом императора, мы узнаем и о третьем шаге, и о четвертом, после чего следует ожидать Последнего Греха и появления в мире пресловутого Антипода, каковым Эрасти полагал нашего заморского знакомца. Тот наконец раскроет себя, и мы сможем нанести удар, как только магические бури, которые начнут сотрясать Тарру, позволят нам выбраться незамеченными.

Не скрою, наш план был далек от совершенства, но лучшего не было. Когда я представляла, сколько горя и смертей мы смогли бы предотвратить, вместо того чтобы нюхать цветочки, мне хотелось взвыть в голос. Я провела в саду пять с половиной дней. Двадцать два года! Шарло сейчас около пятидесяти. Если он, конечно, жив. Интересно, вышло ли у него что-то с Эстой, или жизнь разбросала их в разные стороны? Мы с Эрасти долго обсуждали откровения старого Эрика и гадали, что значит «Последний из Королей». Последний в роду? Последний король Арции? Вообще последний земной владыка? Если б это был Шарль, я была бы спокойна, он сражался бы на нашей стороне, и сражался отменно.