Кровавая ассамблея
Шрифт:
Тут Катерина замолчала и отвернулась. Я подумал, что она обижена на меня, и не хочет больше разговаривать, и уже открыл рот, чтобы извиниться за свою неуместную иронию, но, подняв на нее глаза, понял вдруг, что и не обижается она вовсе. Она просто что-то старательно вспоминала, потирая наморщенный лоб.
— Плохо, что я не помню весь процесс, — сказала она. — Я понимаю, что много пенициллина таким способом мне не добыть, но если это позволит мне хоть как-то облегчить состояние больного, если это не даст ему сдохнуть от полиорганной недостаточности, то я будут считать, что не зря просиживала штаны в
Тут она снова обратила на меня свой строгий взгляд и поинтересовалась:
— Ты понимаешь, о чем я говорю?
Вопрос был совершенно излишним. Мало того, что я представления не имел, что такое пенициллин, глюкоза и полиорганная недостаточность, так я еще и представить себе не мог в каком таком университете обучалась Катерина, чтобы потом иметь возможность заниматься врачебной деятельностью. Может быть она имеет в виду Московский университет? Или же обучалась где-то за границей?
Черт меня подери… Как много вопросов, и как мало на них ответов! Впрочем, меня это нисколько не смущало. Я был рад и тому, что она не держит на меня обиды.
— Понятия не имею, о чем ты говоришь! — весело отозвался я.
— Я так и думала.
Думала она… Одним своим появлением она вызвала фурор во всем Преображенском полку. И если уж братья Орловы прониклись к ней уважением, то можно было не сомневаться: все преображенцы отныне будут почитать ее, как величайшего лекаря в истории. Если, конечно, Ванька Ботов завтра не помрет…
Тут я вспомнил про другого ее пациента — сиятельного князя Бахметьева, и сразу же встрепенулся:
— Като, с Круглого рынка нам нужно будет заехать в усадьбу Бахметьева. А потом и ко мне на службу — я должен передать Шепелеву свой рапорт. Он голову с меня снимет, если император потребует от него отчет о произошедшем, а он между тем ни сном, ни духом!
Впрочем, в первую очередь нам пришлось заехать именно на службу — здание «сыскного приказа» находилось как раз на полпути к Круглому рынку, лишь небольшой крюк пришлось сделать. Заметив у входа шикарную карету с цветным гербом, я понял, что генерал-полицмейстер находится на рабочем месте. И что меня ждет непременный нагоняй.
Шепелев действительно находился в своем кабинете и, увидев меня, так и подскочил с кресла.
— Алешка, сучий ты потрох! Где тебя черти носят?!
— Так ведь вас с самого утра разыскиваю, Яков Петрович! — не растерялся я. — Домой к вам заезжал даже, да не застал. Рапорт вот хотел передать, — я вынул из-за пазухи сложенный вчетверо рапорт и с коротким поклоном вручил его своему начальнику. — Лично отправляться к государю с докладом я не решился, да и не увидел в том острой необходимости. Преступник покончил с собой на месте, однако личность его не позволяет мне самостоятельно принять решение о дальнейших действиях. Все-таки граф Румянцев — далеко не последнее лицо в государстве, под его началом состоит коммерц-коллегия…
— Да закрой ты свой рот! — прикрикнул на меня Шепелев, жадно вчитываясь в мою бумагу.
Тем не менее я счел необходимым добавить:
— Я как раз собирался навестить князя Бахметьева — справиться о его здоровье и опросить о вчерашних событиях.
— В этом нет надобности, — заверил меня генерал-полицмейстер, не отрывая глаз от рапорта. — Я уже побывал у князя, не более получаса
Тут он впервые оторвал глаза от рапорта и глянул на меня немного насмешливо.
— Да-да, камер-юнкер, наслышан я уже о вчерашних подвигах твоей родственницы! И откуда только у людей таланты такие находятся, а? Не подскажешь, Алешка?
— А наш род вообще полон всяческих талантов, Яков Петрович! — заверил его я.
— Я это заметил, — резко ответил Шепелев. Продолжив чтение рапорта, он тем не менее вместе с этим продолжил и свои объяснения: — Опросил я уже князя Бахметьева, дай бог ему здоровья. Так вот: он понятия не имеет с какой такой стати граф Румянцев в него выстрелил.
— И как же все это произошло? — полюбопытствовал я.
— Да очень просто! Прямо во время фейерверка граф отозвал князя в сторону, под предлогом, что им срочно необходимо обсудить какой-то вопрос. Но стоило им только отойти в сторону, как граф достал из-под какого-то куста два заряженных пистолета и без всякой причины выстрелил в Бахметьева. А затем уже и в себя пулю всадил. А перед этим знаешь, что он сказал?
Шепелев наконец дочитал мой рапорт и кинул его на стол. Глянул на меня вопросительно.
— Не имею представления, ваше высокородие! — совсем по-военному рявкнул я.
— А сказал он, Алешка: «Господи, спаси и помилуй». Трижды сказал, очень громко, и только потом себе в башку выстрелил… Странно, да?
Но лично я ничего странного в том не видел. Румянцев прекрасно понимал, что после того, как он нажмет спусковой крючок, жизнь его прервется, и не ждет его уже ничего хорошего, только лишь адское пекло. Возможно, он увидел в тот момент и саму смерть, пришедшую за ним, и был так напуган, что три раза подряд попросил бога спасти его от адского пламени. И рад бы он был отказаться от самоубийственных планов, но смерть уже было не остановить. И она положила свои холодные костлявые пальцы на его руку, сжимающую пистолет, и помогла ему спустить курок.
Меня даже передернуло слегка, когда я представил себе эту картину. Но Шепелев воспринял мое движение, как согласие с его словами.
— То-то и оно! — сказал он, погрозив мне пальцем. — Граф очень боялся смерти, он не хотел умирать, и тем не менее выстрелил в себя. Спрашивается: почему? Что заставило его сделать это? А? Сумароков, ты чего молчишь, подлец эдакий?!
— Думаю, ваше высокородие! — отозвался я. — Но в голову пока ничего не приходит.
— В голову ему не приходит… — проворчал Шепелев. — В башку твою дурную ничего и не придет, пока следственные действия не произведешь! Или же ты придумал какой-то другой способ раскрытия преступлений?
Я помотал головой. Говорить генерал-полицмейстеру то, что преступление сие изначально можно было считать раскрытым, я не стал. Поскольку понимал, что хотя преступник и обнаружен, но причины, побудившие его совершить преступление, нам совершенно неизвестны. И ежели Шепелев на докладе государю-императору сообщит, что дело о покушении на князя Бахметьева закрыто и не нуждается у дальнейшем дознавании, я уверен: он услышит в свой адрес слова не более лестные нежели те, что я услышал только что.