Кровавая месса
Шрифт:
– Вы в самом деле собираетесь отправиться в Кеттерингэм-холл?
– Естественно.
– Сегодня ехать уже поздно... Вам есть где остановиться на ночь?
– Вне всякого сомнения.
– Могу ли я узнать, где это? – сохраняя на лице приветливую улыбку, продолжал допытываться Пельтье.
Де Бац, стоя одной ногой на подножке, повернулся к нему:
– Я помню о том, что вы журналист, но все же вы излишне любопытны.
– Профессиональная болезнь, – отозвался Пельтье с деланым смущением. – И потом, мне не совсем понятно, зачем превращать адрес гостиницы в
Барону стало ясно, что избавиться от назойливого журналиста едва ли удастся, хотя этот любопытный писака был последним из тех, с кем ему захотелось бы обсудить детали своего маршрута.
– Ну что ж, если вам это так интересно... – вздохнул он. – Я решил остановиться в гостинице «Саблоньер» в Лейчестерфилдсе...
– У старого доброго господина де ла Саблоньера! Он дает приют всем эмигрантам с деньгами. Отличная кухня, хорошие комнаты... Все как в старой доброй Франции.
– Я бы удивился, если бы вы этого не знали.
– Как же мне этого не знать? Ведь именно там я и живу!
– Кто бы мог подумать... В таком случае садитесь, я вас подвезу.
Пельтье не заставил себя упрашивать. Пока де Бац передавал кучеру багаж, журналист поторопился усесться в экипаж и со вздохом наслаждения вытянул ноги. Пельтье редко пользовался кебом, поскольку ему постоянно приходилось экономить, и предложение де Баца оказалось как нельзя кстати.
Решив отблагодарить барона, журналист принялся рассказывать о том, как живется эмигрантам в Англии, и в его рассказе оказалось немало интересного.
– После страшных событий последнего лета здесь можно встретить все слои французского общества. Если в 1789-м из Франции уехала только часть высшей знати, следуя примеру Полиньяков и графа д'Артуа, то теперь вы можете встретить и дворян рангом пониже, и бывших революционеров из Национального собрания, и священников. Всех охватила паника. Даже госпожа де Сталь здесь! Но мне кажется куда более серьезным то, что из Франции бежали мясники, булочники, сапожники, актеры, каменотесы, трубочисты, кузнецы... Впрочем, об этих я не тревожусь: они всегда найдут себе работу. Куда большую жалость вызывает потерявшая состояние герцогиня или придворный, пребывающий в нужде... Но вы, кажется, совсем меня не слушаете, барон?
– Что вы, как можно! – легко солгал де Бац. – Мне просто не хочется вступать в дискуссию. Прошу вас, не сердитесь. Смотрите, мы уже приехали!
Впереди показалось здание гостиницы, и спустя несколько мгновений экипаж остановился.
– Вот вы и дома! – Барон нагнулся, чтобы открыть дверцу.
– А вы? Разве вы не останетесь здесь? – Журналист не мог прийти в себя от изумления.
– Мне необходимо выполнить еще одно поручение, – с самой любезной улыбкой заявил барон. – Мы увидимся позже.
Пельтье ничего не оставалось, как выйти из экипажа. А он так надеялся обрести в лице барона щедрого покровителя хотя бы на то время, пока они доберутся до поместья леди Аткинс...
С тяжелым вздохом Пельтье ступил на тротуар и обернулся.
– Заказать для вас комнату? – спросил он, отчаянно пытаясь быть полезным. – И ужин?
– Комнату
– Но могу ли я, по крайней мере, отнести ваш багаж?
Де Бацу трудно было притворяться терпеливым, когда в том не было большой необходимости, и теперь учтивая беседа с прилипалой начала его раздражать. Он давно понял, что желание журналиста услужить вовсе не бескорыстно, и достал из кошелька гинею.
– Благодарю вас, но в этом бауле находится предмет, который я должен передать. А вот вы вполне можете попросить, чтобы вам принесли пару бутылок бордоского вина. Выпейте их, если я не вернусь к ужину.
Барон прекрасно знал, что на золотую монету можно было заказать куда больше, чем две бутылки вина, но решил пощадить самолюбие журналиста. Пельтье с готовностью принял деньги. Экипаж отъехал от гостиницы, и полчаса спустя де Бац со спокойной душой пересел в почтовую карету, отправлявшуюся из Лондона на северо-восток. То, что он собирался рассказать своему другу леди Аткинс, не предназначалось для длинных ушей журналиста с неустойчивыми политическими взглядами.
Предоставив кучеру возможность везти его к месту назначения, Жан де Бац закутался в накидку, поудобнее устроился на сиденье, надвинул шляпу на глаза и заснул спокойным сном, словно лежал в собственной постели...
Барон ехал всю ночь. Понадобилось три раза сменить лошадей, чтобы добраться от туманных берегов Темзы до берегов Яра, оказавшись в сотне миль от столицы. Дороги в Норфолке были ничуть не лучше, чем на севере Франции, и это не придавало прелести путешествию. Лишь в одиннадцатом часу утра карета наконец въехала в ограду Кеттерингэм-холла – просторного дворца эпохи королевы Анны, не слишком красивого, но дающего ясное представление о богатстве того, кто его строил.
Крупный землевладелец сэр Эдвард Аткинс поддерживал дом в неукоснительном порядке, хотя сам никогда не жил в Норфолке, этом краю земледельцев, где поля уходят до самого горизонта, а фермы больше похожи на поместья. Домом пользовалась его очаровательная супруга. Они с сэром Эдвардом жили отдельно.
Леди Аткинс в прошлом была актрисой театра Друри-Лейн. Ее огненно-рыжие волосы и необыкновенная красота ирландки снискали ей всеобщую любовь и принесли успех – как, впрочем, и ее талант. Она играла самые яркие роли в репертуаре, но ее судьба отличалась от судьбы Нелл Гвин – еще одной рыжеволосой прелестницы, гордости театра Святой Екатерины.
Нелл Гвин начинала с того, что торговала в театре апельсинами во время антрактов. Позже она поднялась на сцену, а оттуда попала в постель короля Карла II, где и приобрела титул герцогини. В отличие от Нелл, Шарлотта Уолпол, будущая леди Аткинс, происходила из хорошей семьи. Она была незаконнорожденной, но признанной дочерью Томаса Уолпола, близкого родственника бывшего премьер-министра, и госпожи Дюдеффан. Девушка получила хорошее воспитание и образование, прежде чем стала королевой сцены.