Кровавое дело
Шрифт:
— Потеряли? Где? Каким образом?
— По всей вероятности, на улице: письмо выпало, должно быть, из муфты.
— Как вы не заявили о такой важной потере полицейскому комиссару?
— К чему? Найденные деньги так редко возвращают! К тому же, признаюсь, имея в виду получить от отца целое состояние, я махнула рукой на потерю.
— Господин Бернье, кроме сообщения о деньгах, в своем письме точно указывал день своего возвращения?
— Да, в малейших подробностях.
— Вы, конечно,
— Отлично помню.
— Потрудитесь рассказать!
С минуту Сесиль собиралась с мыслями, затем продолжала:
— Папа сообщал об исходе процесса и о получении миллиона пятисот пятидесяти тысяч франков, потом прибавлял, что он принужден пробыть еще несколько дней в Марселе, откуда выедет десятого числа в Дижон, пробудет там один день и отправится в ночь с 11-го на 12-е, рассчитывая приехать в Париж сегодня, 12-го, в семь часов утра.
— Где жил ваш батюшка в Марселе?
— В отеле «Босежур», на набережной Братства.
— Где он остановился в Дижоне?
— Не знаю.
— По какой причине он остался в этом городе?
— Не знаю, в письме ничего про это не говорилось.
— В чемодане или ручном саквояже должны были находиться триста пятьдесят тысяч франков — это факт почти доказанный, но не знаете ли, были ли при нем важные бумаги?
— По крайней мере квитанция марсельского банкира, которому отец отдал свой капитал.
— Как имя этого банкира?
— Никогда его не слышала!
— Говорили ли вы кому-нибудь о приезде господина Бернье?
— Никому.
— Наверное?
— Да.
— Даже сестре? — спросил барон де Родиль.
Анжель задрожала. Сесиль Бернье побледнела, как мертвец.
— Сестре… — прошептала она.
— Да. В тот самый день, когда вы получили письмо от вашего батюшки, не ходили ли вы к madame Анжель Бернье, присутствующей здесь?
И товарищ прокурора движением руки указал на прекрасную хозяйку травяной лавки, до той минуты скрывавшуюся позади других.
Анжель подошла. Обе женщины измерили друг друга взглядами. Сесиль Бернье, узнав сестру, похолодела. По какой причине незаконная дочь ее отца оказалась тут? Что она говорила? Пришла ли заявить судьям о преступном намерении Сесиль, еще не знавшей, кто она?
Законная дочь бывшего купца терялась в догадках. Ее сильное волнение не ускользнуло от Анжель, которая, впрочем, понимала его причину.
— Mademoiselle Бернье действительно приходила ко мне, еще раз повторяю вам, милостивые государи, но ее визит не имеет никакой связи с этим печальным делом. Она не говорила мне, что ее отец едет, не обронила у меня никакого письма, и я тщетно стараюсь понять, зачем вам надо знать, известно ли мне было о приезде в Париж Жака Бернье.
— Правосудие должно и имеет право искать истину, —
— Но оно не имеет права допускать гнусные подозрения, хотя бы даже на секунду, — гневно перебила красавица Анжель. — Я хорошо поняла смысл вопроса, с которым вы сейчас обратились к mademoiselle Сесиль. Вы подумали: не соучастница ли убийцы его незаконная дочь, лишенная его расположения и денежной помощи? Вы меня обвинили в отцеубийстве, так как от подозрения до обвинения только один шаг.
— Мы никого не обвиняем, сударыня, — ответил следователь. — Мы производим следствие и стараемся добыть побольше сведений. В настоящую минуту я относился не к вам; потрудитесь подождать, пока вас спросят, тогда ответите. — Затем, обратясь к Сесиль, он продолжал: — Итак, вы были у этой дамы?
Когда заговорила Анжель, к Сесиль вернулось обычное самообладание, и она не колеблясь ответила:
— Да.
— Зачем вы к ней ходили?
— Для покупки некоторых вещей, которыми она торгует.
Произнося эти слова, Сесиль посмотрела на Анжель, но лицо последней оставалось непроницаемым.
— В какой день вы делали эти покупки?
— Я вам уже говорила, сударь: в день получения письма от папы.
— Когда вы вошли в магазин, письмо было еще у вас?
— На это не могу ответить, потому что не знаю.
— Когда же вы спохватились, что потеряли конверт?
— По возвращении домой, как стала раздеваться.
— Это было днем?
— Нет, вечером.
— Не можете ли вы догадаться, в каком месте письмо выпало из муфты?
— Нет. Погода стояла очень холодная, сильный северный ветер дул мне прямо в лицо и вызвал слезы. Я помню, что два или три раза вынимала на улице носовой платок, чтобы вытереть глаза, а платок лежал в муфте… Очень возможно, что с платком я вытащила и конверт…
— Конечно, так, верно, и случилось. Вы нам сказали, что в ожидании крупного состояния не придали большого значения своей потере. Однако же пятьсот франков — деньги порядочные, а богатство предстояло только в будущем; как не пришло вам в голову вернуться, дойти до лавки, чтобы спросить, не там ли вы обронили письмо и деньги?
— Повторяю, что стояла страшная стужа… Я разделась, и у меня не хватило духу снова идти на улицу. К тому же я подумала: если хозяйка лавки нашла конверт с моим адресом, она будет настолько деликатна, что перешлет его мне.
— И, конечно, я так бы и поступила, — с живостью вмешалась Анжель.
Следователь, обращаясь к Сесиль, продолжал:
— Вы были знакомы с madame Анжель раньше?
— Нет.
— Но слышали о ней?
— Только как о хозяйке травяной лавки. Слышала также, что в округе ее все называли красавицей.