Кровавые берега
Шрифт:
Мятые и дырявые борта, разболтанные и изношенные колеса, деформированная рама, дребезжащая трансмиссия, гнутые тяги, тугие, скрежещущие рычаги, разбалансированный штурвал… Когда я впервые увидел эту потрепанную малышку, мне стало ее жаль до слез. Так мог выглядеть бронекат, который побывал на своем веку в сотнях передряг и сменил уйму шкиперов. Причем почти все они, как следовало догадаться, погибли на боевом посту не самой завидной смертью.
Я назвал «Недотрогу» малышкой вовсе не из жалости. Она и впрямь была самым маленьким из всех известных мне бронекатов. Из-за немереной мощи Неутомимых Трудяг делать на их основе транспорт с малой грузоподъемностью попросту невыгодно. Но эта машинка создавалась без оглядки на практичность и здравый смысл. Она
И мне – шкиперу Проныре Третьему, – предстояло стать рулевым и механиком этой развалюхи, не первым и наверняка не последним!
Тунгахоп был не в курсе, кто дал «Недотроге» имя, зато он знал нескольких ее предыдущих шкиперов. Правда, заикнувшись о них, домар вмиг понял, что сболтнул лишнего. И уже не стал в красках расписывать мне, какой смертью пали мои предшественники. Я тоже предпочел об этом не расспрашивать. В отличие от северян, меня подобные истории не воодушевляли, а, напротив, ввергали в уныние. И оно было не лучшим союзником гладиатора перед грядущей битвой.
О, всемилостивая Авось, и как только меня угораздило во все это вляпаться!
– Да не трясись ты так, Проныра! – хлопнув меня по плечу, хохотнул Тунгахоп, когда я, он и его сквад подъехали на «Недотроге» к тропе Героев – наклонному желобу, прорубленному в склоне кратера. Дорога эта предназначалась для торжественного спуска гладиаторов на арену под восторженные вопли публики. – В последние минуты жизни воинам положено радоваться, а не горевать! Тем более что нынче отличный денек для кровавого пира! Редко нашему брату выпадает пасть смертью храбрых на глазах такой прорвы народу! Все мы мечтаем о подобной славе, но лишь единицам из нас она улыбается! В прошлый раз трибуны были полны едва наполовину, а сегодня, ты глянь, на них пустого места нет! Сразу видать: истосковались южане по битвам на колесах! Давай, радуйся, что получил шанс умереть достойно, как перевозчик, а не корчась от голода на тюремных нарах! Йо-хо-хоу!..
Вместо ответа я лишь изобразил вымученную улыбку и, дав бронекату самый малый ход, вывел его на тропу. Спускаться по ней требовалось неспешно, дабы разогреть зрителей, позволив им как следует нас поприветствовать. Этой и другим местным традициям меня обучили накануне северяне. Многие из них провели на арене больше двадцати выступлений и превратились в заправских артистов, пускай сами они и отказывались причислять себя к таковым.
Особенно колоритно в этом плане смотрелся ветеран Тунгахоп. Потрясая над головой огромной двуручной секирой и издавая воинственный рев, он бегал от борта к борту, выпячивал грудь и красовался то перед одной трибуной, то перед другой, срывая бури оваций. Короче говоря, всячески работал на публику, упиваясь ее вниманием и любовью. И вполне заслуженно, после стольких-то великих побед! За годы гладиаторской жизни домар так вошел в образ героя-легенды, что играл свою роль естественно и непринужденно. Играл, наслаждался всенародным признанием, но все равно отказывался верить, будто он не развлекает южан, а исполняет высокую миссию: воспитывает в них отвагу и боевой дух.
Чего здесь было больше – самообмана или наивности, – трудно сказать. Но, глядя на Тунгахопа и старающийся не отстать от него сквад, я испытывал к ним одновременно и жалость, и зависть. Жалость понятно почему. А зависть потому, что мне, при всем желании, не удавалось следовать совету домара и радоваться собственной гибели, пускай даже овеянной славой…
Если судить по количеству собирающихся в Кровавом кратере зрителей, он считался главным увеселительным центром Юга. Трудяги из приозерных городов и поселков, а также солдаты любили съезжаться сюда во время отпусков, чтобы как следует отдохнуть: посетить ярмарку, поиграть на скачках и посмотреть на гладиаторские
Только ради этого финального действа бывший метеоритный кратер и был превращен в гигантский амфитеатр. Рабы вытесали на его склонах уступы для зрителей и два диаметрально расположенных спуска для «артистов». А также выровняли дно и оградили трибуны глубоким рвом, утыканным острыми кольями. Арена получилась просторной. Но так и задумывалось, поскольку иногда на ней учинялись довольно масштабные кровавые феерии.
Гладиаторы-северяне содержались во многих тюрьмах Юга. Но между собой северян стравливали редко – только когда удавалось свести на арене членов враждующих кланов. В противном случае краснокожие воины наотрез отказывались проливать кровь соотечественников, к которым они не испытывали враждебных чувств. Зато с превеликой охотой бились с воинами других народов, а также с диким зверьем, специально отлавливаемым для них по всему миру.
Смертоносное шоу состояло из трех актов. Нас привезли сюда в клетке и до выхода на арену не позволяли глядеть, что на ней творится. Мы могли судить об этом по доносящемуся оттуда шуму. Мне он мало о чем говорил, так что о происходящем в кратере я узнавал от соратников.
В первом акте, по их заверениям, команда из трех или четырех северян отбивалась от стаи волков. Последних нарочно неделю морили голодом и кололи перед боем иглами, чтобы довести до исступленного бешенства. Мои товарищи по команде Квасир и Эдред с гордостью продемонстрировали оставшиеся у них после такого же боя глубокие зарубцевавшиеся шрамы. И сказали, что полгода назад им пришлось воевать впятером против тридцати волков. И что с арены тогда ушли лишь три выживших гладиатора, причем один из них умер от ран по дороге в Ведро. Судя по тому, что сегодняшняя битва с волками завершилась раскатистым боевым кличем, кому-то из гладиаторов тоже посчастливилось выжить. Судьба остальных была нам пока неизвестна.
Во втором акте северяне не участвовали (что было легко определить по отсутствию характерных кличей), но моих многоопытных товарищей это не удивило.
– Похоже, тюрьма Анчи еще не набрала себе новую команду после недавней резни тамошних Виллсвайнов и Торденхаммеров из Ситулы, – заключил со знанием дела домар. – Хороший был бой, но когда нам приходится биться друг с другом, слишком многие вынуждены завершить до срока испытание Юга. Жаль, но такова судьба.
– Такова судьба, – кивнув, обреченно молвили за Тунгахопом собратья.
Вместо краснокожих «артистов» устроители боев выставили на арену толпу гладиаторов классом пониже. И не просто стравили их друг с другом, а разыграли целый спектакль под названием «Осада деревянной башни». Сам бы я, конечно, не догадался, что за какофония доносится из кратера. Но северяне живо расслышали в ней стук втыкающихся в дерево стрел, шмяканье о землю падающих с высоты тел, громыханье метательных машин, удары о башню выпущенных ими камней, треск ломающихся бревен, бабаханье тарана о башенные ворота… Учитывая рыночную стоимость древесины, это развлечение обошлось южанам в баснословные деньги. Хотя, конечно, кто бы их тут считал.
Осада завершилась продолжительным раскатистым грохотом и грянувшим за ним хором отчаянных криков боли и ярости.
– Опять эти южные псы подстроили своему отребью подлянку! – рассудил сидящий слева от меня гладиатор по имени Улуф. И, перехватив мой вопросительный взгляд, пояснил: – Башня у них не простая, а с секретом. Когда таран ломает ворота, внутри срабатывает хитрый механизм, и сруб тут же рассыпается весь по бревнышку.
– А как же люди? – удивился я.
– Какие люди? – переспросил Улуф. – А, это ты про южан!.. Тоже мне, нашел о ком переживать! Кому повезет, тот выживет, кому нет – туда ему и дорога. Такого добра вокруг полно, его не жалко.