Кровавые грехи
Шрифт:
Она позволила своему голосу задрожать, в ее глазах появились слезы.
— Мне жаль, Тесса. Я не хотела вас расстроить.
— Нет, просто… Все эти счастливые семьи…А то, как я чувствую себя в семейном доме Джареда…
«Рядом с вестибюлем есть туалет, где ты сможешь побыть несколько минут одна. Это безопасное место, если такое там вообще можно найти. Кабинки обложены кафелем от пола практически до потолка, и в них большие двери. Зона отдыха, где собираются люди в свободное время, находится на подвальном этаже, поэтому туалет на первом практически не используется, за исключением
Тесса выдавила из глаз слезинку.
— Если вы не возражаете… могу я воспользоваться туалетом?
— Конечно, конечно. Он — вон там, женский — с левой стороны.
Голос Рут был нежным и полным сочувствия.
— Я подожду вас тут. Не спешите.
Уборная была довольно большой и ярко освещенной, в ней было шесть кабинок и три раковины. И она была исключительно аккуратной, впрочем, как и все виденное ей в Резиденции, казалось, что в ней буквально секунду назад провели уборку. Тесса быстро огляделась, а затем потратила немного времени, чтобы запереться в кабинке, которая была дальше всех от входа.
Информация Холлис была верна — эти кабинки были устроены таким образом, что людям предоставлялось больше уединенности, нежели обычно можно найти в уборных в общественных местах. На самом деле, Тесса даже почувствовала легкий приступ клаустрофобии в кабинке, поэтому сделала глубокий вдох, подойдя к туалету и сев на его крышку.
Соберись. Сосредоточься.
Она остерегалась полностью открываться в месте, где чувствовала такую тревогу, где ее преследовало ощущение того, что она в ловушке. Тесса была абсолютно уверена, что сейчас она не может похвастаться такой роскошью, как самоконтроль. Закрыв глаза и сконцентрировавшись, она приложила все силы, чтобы все же не опустить щиты полностью.
Боль.
Она пришла незамедлительно и была невероятно интенсивной, нестерпимым огнем пробежала по нервным окончаниям, взорвалась в голове и Тессе потребовались все силы, чтобы не закричать. Ее руки уперлись в кафельную стену напротив, и она инстинктивно собрала все силы, или попыталась сделать это, сопротивляясь холодному кафелю, острой, пульсирующей боли и невероятно сильному присутствию, которое она немедленно ощутила.
Я вижу тебя.
Ему с рождения было дано тройное имя, которое звучало так по библейски, и так хорошо служило ему — Адам Дьякон Сэмюель. Это была насмешка его матери.
Быть внебрачным ребенком шлюхи — в этом точно не было ничего библейского.
Сэмюель нахмурился и поменял положение на стуле, продолжая сидеть с закрытыми глазами. Ежедневная медитация в это время было его традицией, и каждый день Бог проверял Сэмюеля в начале ритуала, заставляя вспоминать, откуда он пришел и кем он когда-то был.
Это было… трудно. Но, не проделав этот путь через воспоминания, он не мог обрести ни облегчения, ни покоя.
Первые несколько лет были смутными; к тому времени, как он достаточно вырос, чтобы задать матери вопрос: «почему она просто не сделала аборт», он уже и сам знал ответ.
Она позаботилась, чтобы он узнал его.
Он сомневался, что большинство клиентов когда-либо замечали обычно немытого и часто
Она научила его курить сигареты, и «травку», еще до того, как ему исполнилось четыре года, прижигая его тело тлеющими окурками до тех пор, пока он не смог затянуться без кашля. К шести годам она научила его красть, к семи — защищаться с помощью ножа, хотя она всегда могла отобрать у него оружие в те редкие случаи, когда он набирался мужества, чтобы попытаться защититься от нее.
— Тупой маленький выродок. Я могла бы позволить им выскрести тебя из моего живота, когда узнала, что его семя пустило корни. Но это не означает, что я не могу сейчас выскрести тебя из моей жизни. Понял, Сэмми? Или мне лучше показать, что я могу сделать с тобой?
Отвечал он или нет — это не имело значения, потому что она всегда «показывала» ему. Иногда она запирала его в шкафу на день или больше. Иногда била его. А иногда она… играла с ним. Как кошка с мышкой — калеча и мучая свою жертву до тех пор, пока жалкое маленькое создание не оставит свои попытки убежать, и будет безмолвно ждать, когда наступит конец.
Он считал, что ничего не может со всем этим поделать, и терпел свою участь в стоическом молчании до тех пор, пока она не начала приводить клиентов с… особыми предпочтениями.
Она развлекалась, глядя, как они используют Сэмюеля. И, кроме того, это приносило деньги. Она могла требовать высокую цену за его невинность. Ко всему прочему… он все еще был маленьким. Молодым. «Совсем, как девственница», — говорила она им. Она очень хорошо научилась находить тех мужчин, которые наслаждались, используя ее сына, не важно насколько много человек до них уже использовало его.
Сэмюель сжал подлокотники своего кресла и заставил себя дышать ровно и глубоко.
Воспоминания.
Просто воспоминания.
Больше они не могут причинить ему боль.
Кроме той, конечно же, которая уже была в нем. Всегда. Но с течением времени, эта боль становилась все меньше и меньше. Это как будто держать горящий уголек в голове, в душе, и время от времени дуть на него, и чувствовать, как пласты его души ожесточаются. Становятся нечувствительными.
Это — хорошо.
Тогда он не мог делать это. Только не в начале. Совсем не мог остановить боль, ни каким способом. Не мог остановить мать, которая мучила его, или ее клиентов, которые делали с ним еще более чудовищные вещи.
Сейчас, оглядываясь назад, в свете чистой уверенности данной от Бога, он понял, что на самом деле происходило с ним. Он понял, что Бог проверял его. И проверяет сейчас. Он понял — те ранние годы начали ковать сталь для священного божественного меча.
Тогда он не рассматривал те жалкие, темные, сырые комнаты в мотелях, как суровое испытание. И не считал, что безликие мужчины, жестокие и безжалостные, были помазаны Богом на разрушение благородного сплава, которым он являлся, чтобы создать из этого что-то лучшее.