Кровавые ночи 1937 года. Кремль против Лубянки
Шрифт:
На примере Карина имеет смысл проиллюстрировать судьбу членов семей работников НКВД и Разведуправления Красной Армии. Фельдбин-Орлов, знавший о судьбе семьи Карина с чужих слов, но близко к сердцу принявший варварскую расправу над семьей коллеги – военного разведчика, рассказывает следующее:
«В крупных городах появилось еще одно страшное знамение времени: случаи самоубийства подростков 10–25 лет. Мне рассказывали, например, такой случай. После расстрела группы сотрудников НКВД четверо их детей, оставшиеся сиротами, украли из квартиры другого энкаведиста пистолет и отправились в Прозоровский лес под Москвой с намерением совершить самоубийство. Какому-то железнодорожнику, прибежавшему на пистолетные выстрелы и детские крики, удалось выбить пистолет из рук четырнадцатилетнего мальчика. Два других подростка лежали на земле, – как выяснилось, тяжело раненные. Тринадцатилетняя девочка, сестра одного из раненых, рыдала, лежа ничком в траве. Рядом валялась записка, адресованная «дорогому вождю народа товарищу Сталину». В ней дети просили дорогого товарища Сталина найти и наказать тех, кто
Сталинский секретариат получал десятки таких писем. Отсюда они направлялись в НКВД с требованием убрать маленьких жалобщиков из Москвы. Здесь не должно было быть места детским слезам! Иностранные журналисты и гости из-за рубежа не должны были видеть эти массы выброшенных на улицу сирот.
Многие из осиротевших детей не ждали, когда их вышлют из Москвы. Столкнувшись в домах друзей своих родителей с равнодушием и страхом, они присоединились к тем, кто принял их в свою среду как равных – к бездомным подросткам, жертвам более ранней «жатвы», которую принесла сталинская коллективизация. Банда беспризорных обычно забирала у новичка в качестве вступительного взноса часть его одежды, часы и другие ценные вещи и быстро обучала его своему ремеслу – воровству.
Хуже было осиротевшим девочкам. О судьбе одной из них я узнал от того же Шпигельгляса [407] . Весной 1937 г. были внезапно арестованы заместитель начальника разведуправления Красной Армии Федор Карин и его жена. Обоих расстреляли. До начала службы в разведуправлении Карин несколько лет работал в Иностранном управлении НКВД, помогая Шпигельглясу при выполнении секретных и опасных заданий за границей. Карины и Шпигельглясы дружили семьями; единственная дочь Кариных, которой было к моменту ареста отца тринадцать лет, была лучшей подругой дочери Шпигельгляса.
407
Сергей Шпигельгляс, известный в закордонной резидентуре под кличкой «Дуглас», по должности – замначальника ИНО НКВД, являлся крупнейшим организатором терактов в Западной Европе, в том числе «ликвидаций» своих бывших сотрудников. Арестован осенью 1938 года и после пыток казнен.
После ареста Кариных их дочь оказалась на улице, а их квартиру занял один из «людей Ежова». Девочка пришла к Шпигельглясам. «Ты должен меня понять, – втолковывал мне Шпигельгляс. – Я люблю этого ребенка не меньше собственной дочери. Она пришла ко мне со своим горем, как к родному отцу. Но мог ли я рисковать... и оставить ее у себя? У меня язык не повернулся сказать ей, чтобы она уходила. Мы с женой постарались ее утешить и уложили спать. Ночью она несколько раз вскакивала с постели с душераздирающими криками, не понимая, где она и что с нею. Утром я пошел к ежовскому секретарю Шапиро и рассказал ему, в каком положении я очутился. «В самом деле, положение щекотливое, – заметил Шапиро. – Надо найти какой-то выход... Во всяком случае, тебе не стоит держать ее у себя... Мой тебе совет: попробуй от нее избавиться!»
«Совет Шапиро, – продолжал Шпигельгляс, – был по существу приказом выгнать ребенка на улицу. Моя жена вспомнила, что у Кариных были какие-то родственники в Саратове. Я дал девочке денег, купил ей билет на поезд и отправил ее в Саратов. Мне было стыдно глядеть в глаза собственной дочери. Жена беспрестанно плакала. Я старался поменьше бывать дома...
Через два месяца дочь Кариных вернулась в Москву и пришла к нам. Меня поразило, как она изменилась: бледная, худая, в глазах застыло горе. Ничего детского в ее облике не осталось. «Я подала в прокуратуру заявление, – сказала она, – и прошу, чтобы люди, которые живут в нашей квартире, вернули мою одежду». Так посоветовал сделать человек, приютивший ее в Саратове. «Я была в нашей пионерской дружине, – продолжала девочка, – и получила там удостоверение для прокуратуры, что меня два года назад приняли в пионеры. Но пионервожатый потребовал, чтобы я выступила на пионерском собрании и сказала, что одобряю расстрел моих родителей. Я выступила и сказала, что если они были шпионы, то это правильно, что их расстреляли. Но от меня потребовали сказать, что они на самом деле были шпионы и враги народа. Я сказала, что на самом деле... Но мне-то известно, что это неправда и они были честные люди. А те, кто их расстрелял, – вот они и есть настоящие шпионы!» – сердито закончила она. Девочка отказалась от еды и не пожелала взять денег...»
В это же самое время на митингах и в газетах до небес превозносили «гуманизм сталинской эпохи». Крики обездоленных детей заглушались дифирамбами «сталинской заботе о людях» и «трогательной любви к детям» [408] .
Упоминаемый в приведенном отрывке Шапиро – не кто иной, как майор госбезопасности И.И. Шапиро, в прошлом близкий к Ежову работник аппарата ЦК ВКП(б). Примечательная черта времени: один из наиболее известных советских разведчиков, имевший на тот момент 18-летний опыт службы в органах госбезопасности Сергей Шпигельглас вынужден был спрашивать совет у далекого от оперативной работы заместителя начальника секретариата НКВД Шапиро, который впервые попал на службу в НКВД лишь в начале 1937 г.
408
Орлов А. Указ.
Тем временем, пока в Москве решался вопрос об аресте Лоева и других сотрудников Миронова, сам он, кажется, все еще надеялся выкрутиться. 19 мая 1937 г., в день пионерской организации, когда по всей стране усиленные радиотрансляторами звонкие детские голоса выкликали бодрые речевки в честь товарища Сталина и, конечно, зорких защитников страны Советов – бойцов НКВД, – Миронов прислал с Дальнего Востока жизнерадостную телеграмму, где скромно докладывал о своих достижениях в деле выявления «врагов народа» и приводил их список, предлагая осудить их тремя группами в особом порядке. Сталин наложил резолюцию «за предложение т. Миронова» [409] . Ежов после такой сталинской резолюции не решился сразу отозвать Миронова и арестовать. Ему предписывалось продолжить палаческую работу. Все же 11 мая на Дальний Восток отправился новый начальник управления НКВД по Дальнему Востоку комиссар госбезопасности 1-го ранга Всеволод Балицкий. С Мироновым они теперь трудились бок о бок, с большим энтузиазмом. Один из подчиненных Балицкого, начальник управления НКВД по Сахалинской области В.М. Дреков, будучи впоследствии арестован, показал на допросе: «Провокационные методы стали применяться в 1937 году с приездом на Дальний Восток московской бригады во главе с Балицким и Мироновым. Именно с появлением этих людей начались массовые аресты. Всякая критическая мысль в отношении показаний обвиняемых душилась» [410] . Однако служба службой, а притом Балицкий, что называется, в оба глаза следил за Мироновым и его командой, ожидая со дня на день приказа об их аресте.
409
Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности... – С. 166–169.
410
Цитируется по книге: Войнилович М. Дело № СУ-3246 (жизнь и смерть комбрига Дрекова). – Южно-Сахалинск, 1991.
В начале июня в Москве состоялось расширенное заседание Высшего Военного совета (созданного в 1934 г. взамен упраздненного Реввоенсовета). Сталин был до такой степени поглощен этим мероприятием, что не приехал на похороны своей матери, умершей 4 июня. Сиротливый венок «От сына Иосифа» стал скорбным напоминанием о единственном из трех детей Екатерины Джугашвили, оставшемся в живых. По сохранившемуся устному рассказу, перед смертью женщина сказала: «Лучше бы жил один из моих старших сыновей» (Иосиф был самым младшим, его братья Михаил и Георгий умерли во младенчестве).
На заседании Высшего Военного совета, четверть состава которого к началу заседания находилась в тюрьме, выступили 43 крупнейших советских военачальника, обрушивших потоки грубой брани в адрес арестованных сослуживцев (34 из выступавших в дальнейшем сами были репрессированы) [411] . В день его открытия Политбюро утвердило проект постановления ЦИК СССР: «За предательство и контрреволюционную деятельность лишить орденов СССР: 1. Молчанова Г.А. – ордена Красного Знамени; 2. Воловича З.И. – Красной Звезды» и далее следовал внушительный перечень арестованных чекистов-орденоносцев, у которых отбирали столь щедро розданные им награды. На следующий день Сталин, выступая на Военном совете, назвал Гая, Паукера и Воловича сознавшимися шпионами. Но на этом он не остановился и подверг резкой критике контрразведывательную работу [412] . Участь руководителя контрразведки Миронова была этим решена. Очередные его достижения по раскрытию «троцкистской террористической шпионско-вредительской организации, действовавшей в строительных организациях» были доложены в Политбюро через ведомство Вышинского [413] . Это означало, что карьера Миронова в органах госбезопасности окончена.
411
Роговин В.З. 1937. – М.: Москва, 1996. – С. 370.
412
Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности... – С. 204, 207–208.
413
Там же. – С. 219.
Фриновский, любивший пошутить, поручил операцию по аресту Миронова и его подчиненных его однофамильцу Сергею Миронову-Королю, начальнику Западно-Сибирского крайуправления НКВД. Миронову дали приказ с Дальнего Востока выехать со своей следственно-оперативной бригадой в Новосибирск. Вместе с ними выехал и Балицкий со своими людьми, так что Миронов ощутил себя как будто уже взятым под стражу, отчего выглядел очень подавленным. 6 июня Балицкий получил шифротелеграмму из Москвы с приказом об аресте Миронова и его сотрудников. На следующий день он отчитался перед Москвой в исполнении. Вот как вспоминала об этом вдова Миронова-Короля, после его расстрела в 1940 г. выжившая в сталинских лагерях: «Миронова-гостя посадили на главное место, а он, как увидел нашу Агулю, ей тогда было четыре года, так уж и не смог от нее оторваться. Посадил ее на колени, гладит по голове, шепчет что-то, и она к нему приникла... Странно это мне как-то показалось – не к дамам поухаживать, не к мужчинам – выпить, поговорить, а к ребенку за лаской...