Кровавые ночи 1937 года. Кремль против Лубянки

Цыркун Сергей Анатольевич

Очутившись в лапах своих бывших подчиненных, главари карательного ведомства не обнаруживали и малой доли хваленой «чекистской твердости». Сокамерник Ягоды Владимир Киршон (впоследствии расстрелянный поэт, автор стихов «Я спросил у ясеня, где моя любимая») так описывал начальнику одного из отделений СПО ГУГБ Журбенко (тоже впоследствии расстрелянному) поведение Ягоды в тюремной камере:

«Он начал меня подробно расспрашивать о своей жене, о Надежде Алексеевне Пешковой, о том, что о нем писали и говорят в городе. Затем Ягода заявил мне: «Я знаю, что Вас ко мне подсадили, а иначе бы не посадили, не сомневаюсь, что все, что я Вам скажу или сказал бы, будет передано. А то, что Вы мне будете говорить, будет Вам подсказано. А кроме того, наш разговор записывают в тетрадку те, кто Вас подослал».

Поэтому он говорил со мной мало и преимущественно о личном.

Я ругал его и говорил, что ведь он сам просил, чтобы меня посадили.

«Я знаю, – говорил он, – что Вы отказываетесь. Я просто хотел расспросить Вас об Иде, Тимоше, ребенке, родных, посмотреть на знакомое лицо перед смертью».

О смерти Ягода говорит постоянно, все время тоскует, что ему один путь в подвал, что 25 января его расстреляют и что он никому не верит, что останется жив...

«На процессе, – говорит Ягода, – я буду рыдать, что, наверное, еще хуже, чем если б я от всего отказался...»

Ягода все время говорит, что его обманывают, обещав свидание с женой, значит, обманывают и насчет расстрела. «А если б я увиделся с Идой, сказал несколько слов насчет сынка, я бы на процессе чувствовал иначе, все перенес бы легче».

Ягода часто говорит о том, как хорошо было бы умереть до процесса. Речь идет не о самоубийстве, а о болезни. Ягода убежден, что он психически

болен. Плачет он много раз в день, часто говорит, что задыхается, хочет кричать, вообще раскис и опустился позорно» [367] . Он, разумеется, не мог знать, что в газетах, на собраниях и митингах его клеймят как шпиона и «врага народа». Что его жена Ида Авербах – помощник прокурора Москвы – арестована и в мае 1938 г. будет расстреляна. Что из пятнадцати его родственников и свойственников уцелеет только его восьмилетний сын, которого в спецприемнике НКВД для детей врагов народа будут бить и унижать не только дети, но и воспитатели. Дважды ребенку разрешили написать своей арестованной бабке, родной сестре Свердлова. В первом письме он написал: «Дорогая бабушка, миленькая бабушка! Опять я не умер! Ты у меня осталась одна на свете, и я у тебя один...» Второе письмо состояло всего из четырех фраз: «Дорогая бабушка, опять я не умер. Это не в тот раз, про который я тебе уже писал. Я умираю много раз. Твой внук» [368] . Следует отдать должное Ежову: как только он узнал об этом, распорядился прекратить травлю ребенка и перевести его в другое учреждение. Скорее всего, он в тот момент думал о своей четырехлетней дочери Наташе, словно предвидя, что ее саму ожидает спецприемник НКВД, где ей придется провести несколько безрадостных лет, пока у нее не обнаружат тщательно скрываемую фотографию отца и не подвергнут гонениям за «восхваление врага народа». Но это уже совсем другая история...

367

Цит. по публикации: Соколов Б.В. Указ. соч. – С. 76–78. Местонахождение цитируемого архивного документа: ЦА ФСБ. Ф. 3. Oп. 5. Д. 318. Л. 113–114.

368

Ларина А. М . Незабываемое. – М.: Изд-во АПН, 1989. – С. 71.

А пока Ежов пировал на вершине своего триумфа. Ягода признал себя руководителем заговора в руководстве НКВД, в который «вписал» не только уже арестованных коллег, но и Бокия, находившегося еще на свободе, и даже Прокофьева, которого некогда сам отстранил от работы в госбезопасности. На двух очных ставках в середине апреля Ягода послушно «изобличил» Паукера и Воловича. Он упорствовал лишь в своем отрицании попытки отравить Ежова. У последнего это вызвало крайнее раздражение. Он вызвал из Ленинграда Заковского и потребовал от него делом доказать свое же собственное обвинение в отравлении. И тот не подвел: по свидетельству одного из его сотрудников, «Заковский, допрашивая в Москве арестованного Ягоду, избивал его резиновой дубинкой, и тот в результате подписывал протоколы допроса... конечно, под воздействием резиновой палки арестованный Ягода мог подписать любое измышление следователя...» [369] . 26 апреля он подписал, наконец, подготовленный Курским и Коганом протокол, в котором признавал себя не только главою контрреволюционного заговора в руководстве НКВД, но и организатором отравления Ежова.

369

Справка Прокуратуры и КГБ СССР (см. ранее).

С Ягодой, Паукером и остальными все стало ясно. Однако Сталину этого было мало. Он еще не решился обрушить репрессии на головы членов ЦК: среди них находилось немало военных, занимавших ключевые посты в армии. Они могли свергнуть сталинское правительство вооруженной рукой, если бы увидели непосредственную опасность для себя и вовремя догадались, что им грозит. С ними надо было срочно что-то делать, причем не трогая пока «гражданских» [370] .

Любопытно, что идея нанести удар по военным руководителям СССР принадлежала изобретательному бывшему руководителю советской внешней разведки и контрразведки А.Х. Артузову – тому самому, который некогда завербовал Сосновского. В 20-е гг. он догадался взять в советники бывшего шефа жандармского корпуса генерала В.Ф. Джунковского [371] и по его совету, проявив незаурядные оперативные способности, даже талант, разработал известные контрразведывательные операции – «Трест», «Синдикат-2» и «Тарантелла», основанные на принципе оперативной провокации. Артузов оказался мастером подобных операций, подобрал большую группу способных сотрудников для их исполнения. Сам Сталин пил за его здоровье [372] . Ягода, напротив, его не жаловал и при случае добился его перевода в армейскую контрразведку. Но и нарком обороны Ворошилов невзлюбил Артузова и в январе 1937 г. настоял, чтобы его, как «ягодовца», перевели обратно в НКВД. Артузову выделили в здании НКВД кабинет для работы, но не дали никакой должности, и он в трудные минуты своей жизни решил напомнить о себе, подав Ежову проект раскрытия крупной антисоветской организации в руководстве Красной Армии; к нему он приложил «Список бывших сотрудников Разведупра, принимавших активное участие в троцкизме» [373] . Не получив ответа, но узнав о внезапном аресте Дмитриевым в Свердловске командования Уральского военного округа во главе с самим командующим – комкором Гарькавым, Артузов 22 марта обратился к Ежову с идеями новых разоблачений. На сей раз предложения Артузова пролежали «под сукном» недолго. Сталину, который еще несколько месяцев назад опасался сговора руководителей НКВД с военными, теперь срочно понадобился этот сговор – но уже, конечно, не настоящий, а вымышленный, на бумаге, среди ровных строк допросных протоколов. Покончив с первой волною массовых арестов в центральном аппарате НКВД, Ежов поручил Николаеву-Журиду выбить любыми путями из арестованных чекистов сведения, что они состояли в заговоре с Гарькавым и остальной верхушкой Красной Армии.

370

Захаров А. Загадки дела Тухачевского // Красная звезда. 3 июня 2003 года.

371

Следует упомянуть, что Джунковский и ранее, еще будучи шефом царской охранки, оказывал немалые услуги революционным партиям. Применительно к большевикам достаточно упомянуть разоблачение Джунковским связи Романа Малиновского – члена ЦК и Председателя фракции большевиков в Государственной Думе – с охранкой, чьим агентом тот являлся. После революции, осенью 1918 г. Малиновского расстреляли. Но и сам Джунковский не избежал той же участи: его расстреляли двадцатью годами позже (подробнее об этом см.: Колоколов Б. Дилетант в голубом мундире, или «Третий путь» генерала Джунковского // Красная звезда. 25 апреля 2007).

372

Папчинский А., Тумшис М. Щит, расколотый мечом... – С. 283.

373

Справка комиссии...

Некогда, в 1921 г., Николаев-Журид был исключен из большевистской партии как «интеллигент и чуждый элемент» [374] . Словно опасаясь повторного исключения, в дальнейшем он никак не проявлял интеллигентности. Следует упомянуть о том, какую школу он прошел перед назначением на должность начальника Оперода центра, будучи заместителем небезызвестного Леонида Заковского в Ленинграде. Латыш Генрих Эрнестович Штубис (больше известный под именем Леонида Михайловича Заковского) до декабря 1934 г. занимал должность наркома внутренних дел Белоруссии, а после убийства Кирова возглавил управление НКВД по Ленинграду и Ленинградской области. В 1935 г. он провел кампанию так называемых кировских арестов в Ленинграде. В органах НКВД это была личность почти легендарная. Ему приписывали следующее изречение: «Попадись мне в руки Маркс и Энгельс, они бы

у меня быстро признались, что были агентами Бисмарка!» Он славился тем, что бил своих оперативных сотрудников, поучая при этом: «Вот как нужно допрашивать!» [375] . К Заковскому слово «палач» применимо не только в фигуральном, но и в буквальном значении: в мае 1918 г. он служил комендантом ВЧК и в его обязанности входило исполнение смертных приговоров [376] . М.П. Шрейдер вспоминал, что Заковский, несмотря на трехклассное образование, сочинял брошюры о происках «троцкистов-вредителей», а со временем приобрел популярность в качестве рассказчика устрашающих историй [377] из жизни «гнилого антисоветского подполья». «Помню, – пишет Шрейдер, – что всем докладчикам в то время усиленно рекомендовалось цитировать галиматью Заковского... По примеру Заковского некоторые чрезмерно ретивые начальники УНКВД также стали выпускать статьи и брошюры с описанием сенсационных «кровавых дел иностранных разведчиков – троцкистов, зиновьевцев и бухаринцев». В этих «произведениях», напоминавших американские комиксы, рассказывалось об организации троцкистами-террористами дерзких вредительских актов, диверсий, убийств, взрывов на шахтах, крушений поездов и т.п. Вся эта подготовка общественного мнения в печати проводилась систематически и планомерно...» [378] .

374

Кто руководил НКВД... – С. 319.

375

Бережков В.И. Питерские прокураторы. – СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 1998. – С. 149.

376

Капчинский О. Указ. соч. – С. 138–139.

377

Например: Заковский Л. Шпионов, диверсантов и вредителей уничтожим до конца! // В сб.: О методах и приемах иностранных разведывательных органов и их троцкистско-бухаринской агентуры. – М.: Партиздат ЦК ВКП(б), 1937. В этой статье Л. Заковский хвастает разоблаченными им «преступлениями» против Советской власти, в частности: «В начале 1937 г. в одном из районов Ленинградской области старообрядческие попы собрали «организационное» собрание всех церковников, на котором и решили созвать съезд всех церковников, для того чтобы выставить кандидата в Верховный Совет. В другом районе поп Р. установил контакт с эсером И. Эсер И. дал установку попу Р. «готовиться» к выборам в советы... Таковы коварные приемы церковников – фашистских агентов, которые прикрывают свою контрреволюционную работу крестом и евангелием. Все эти фашистско-вредительские банды ликвидированы, а вместе с ними ликвидирован и ряд других контрреволюционных организаций церковников в районах Ленинградской области».

378

Шрейдер М.П. НКВД изнутри... – С. 31–32.

В помощь Николаеву-Журиду в апреле 1937 г. были переведены в центральный аппарат другие выходцы из школы Заковского: старший майор госбезопасности латыш Анс Залпетер на должность замначальника Оперода и инспектор милиции Сергей Жупахин на должность помначальника Оперода. Жупахин принял в Москве «боевое крещение», приняв участие в избиениях Саволайнена [379] . К тому времени Сталин окончательно принял решение еще раз использовать уже арестованных главарей НКВД. Неожиданно этим сломленным, обреченным людям обещают жизнь. Чекистам такого уровня, как бывший начальник Особотдела Гай, эти заманчивые обещания при личном свидании дает сам Ежов [380] .

379

Павлюков А.Е. Указ. соч. – С. 401.

380

Справка комиссии... (Показания А.К. Залпетера.)

Будучи впоследствии арестован как «враг народа», А.К. Залпетер на допросе 10 февраля 1939 г. показал:

«Николаев поручил Жупахину... допросить Прокофьева, он по поручению Николаева без допроса Прокофьева... составил по существу сам показания Прокофьева... В моем присутствии Жупахин принес «эти показания» Николаеву в его кабинет, сказав: «посмотрите, как получилось»... Николаев исправлял «показания» Прокофьева, придавая им «более» жизненный характер...

...В один из выходных дней после допроса в Лефортовской тюрьме некоторых обвиняемых... Николаев, сказав: «Что еще делать, давайте набьем Гаю морду», – поручил вызвать на допрос Гая и после вызова Гая Евгеньев [381] , не дав ему ответить по существу заданного ему вопроса... ударил его... При допросах Гая по делу ягодовского заговора я допрашивал Гая, иногда совместно с Николаевым, относясь в основном к делу Ягоды, как сталинскому «соцзаказу», так я понял Ежова на первом оперсовещании, на котором он инструктировал следователей... Гай начал давать показания по шпионской работе после того, когда Ежов обещал ему сохранить жизнь, заявив: «Пощажу» [382] .

381

Евгеньев, которого упоминает в своих показаниях Залпетер, – это, вероятнее всего, майор госбезопасности Е.А. Евгеньев, матерый гулаговский волк, при Ягоде – начальник отдела охраны ГУЛаг. Впоследствии Евгеньева «почистили», по выражению Ежова, во время большой чистки гулаговского руководства.

382

Справка комиссии...

22 апреля от Гая получили требуемые показания, 25 апреля их подтвердил Прокофьев. 27 апреля получили третье «доказательство» – показания Воловича. Некогда этот довольно решительный человек выполнял рискованные специальные задания (в частности, в 1930 г. участвовал в тайном похищении в Париже руководителя эмигрантской организации РОВС генерала Кутепова, который был вывезен на территорию СССР и там убит). В результате побоев и пыток Волович к концу апреля потерял способность самостоятельно давать показания, а Ежов по каким-то причинам хотел, чтобы он был допрошен в его присутствии (в его рабочем блокноте имеется пометка, сделанная в апреле 1937 г.: «особ. допросить Воловича»). Как показал впоследствии работник НКВД Суровицких, он вместе со своим коллегой Ярцевым сам сочинил «показания» от имени Волоича, затем изможденного арестанта доставили к Ежову, где он должен был их подтвердить; при этом, поясняет Суровицких, «абсолютное большинство фамилий подсказывались Воловичу Ярцевым или мною по его (Ежова) указанию» [383] .

383

Там же (показания Суровицких).

Подготовив эту базу, Сталин и Ежов приступили к началу большой чистки в руководстве Красной Армии. Были арестованы и опросным путем выведены из состава ЦК, как прежде Ягода, трое высокопоставленных военных – первый замнаркома обороны Тухачевский, командующие Киевским и Белорусским военными округами Якир и Уборевич. Двух последних арестовали прямо в их личных железнодорожных вагонах, как до того Воловича, под предлогом срочного вызова в Москву. Начальник Главного Политуправления Гамарник, который санкционировал аресты среди высшего командного состава Красной Армии, 30 мая решением Политбюро уволен из Красной Армии. На следующий день к Гамарнику явился его заместитель А.С. Булин и сообщил эту неприятную новость [384] ; сразу же после этого Гамарник застрелился, согласно официальному сообщению, «запутавшись в своих связях с антисоветскими элементами» [385] .

384

Соколов Б.В . Михаил Тухачевский: жизнь и смерть «Красного маршала». – Смоленск: Русич, 1999. – С. 398–399. Булина позднее расстреляли.

385

Залесский К. Указ. соч. – С. 106.