Кровавые скалы
Шрифт:
Неподалеку от понтонного моста Гарди пересчитывал своих солдат для отправки в Сенглеа. Их слишком мало, от прежнего войска осталась лишь жалкая горстка. Тех, с кем он громил турецкие пушки, уже не было в живых. Те, кто впервые шел с ним в Сенглеа и поверг в бегство корсаров, тоже погибли. Те, с кем он сооружал баррикаду в Биргу, пали. Сильных и ловких сменили немощные и неповоротливые.
Кристиан тронул за плечо Люку:
— На обращенных к берегу стенах с пращой делать нечего.
— Люка всегда там, где сражаются, сеньор.
— У тебя нет ни меча, ни щита,
— Я перекрещусь.
— Слова мои тебе невдомек. Надо было оставить тебя в Сент-Анджело, прежде чем взорвать подъемный мост.
Мальчик улыбнулся:
— Мы будем сражаться вместе, сеньор.
— Как знать, быть может, вместе и погибнем.
Они обнялись, и Люка, взобравшись на доски, последовал за солдатами. Теперь, кроме бремени грехов, сражений и взрослой жизни, Кристиан взвалил на плечи еще и мальчугана. Больно, точно иглой, кольнула совесть. Нельзя было брать Люку в Биргу, нельзя было лишать его жизни на берегу, где он выкапывал из песка моллюсков и подстреливал чаек. А теперь Люка стал ему братом и сыном, следовал за ним повсюду, словно тень, и рвался в бой. Мальчик ушел вперед.
— Принимаешь добровольцев в пехоту?
В хвосте колонны появилась Мария. На ней были короткий кожаный камзол, красно-белый плащ, а в руке турецкая аркебуза.
Взяв лицо Марии в ладони, Кристиан наклонился поцеловать ее.
— Скольких я уже потерял…
— Может, нам суждено потерять все на свете.
— Юбер лежит там, погребенный под дымящимися развалинами Кастильского бастиона. Люка, словно безумный, лезет грудью на турецкие пушки, мавр погиб от меча неизвестного убийцы. Неужели меня покинут все, кого я люблю?
— Если меня и страшит смерть, то только вдали от тебя.
— Когда-то я не сумел спасти мать и сестер. А если не спасу и жену?
— Кристиан, даже увечные и те не остались в стороне. Это и мой долг. Я готова идти в бой.
— Милая моя Мария! Решила расстаться со снадобьями и припарками?
Пригладив ей волосы, Гарди выбрал из кучи доспехов морион и надел его на голову возлюбленной.
— Конечно, корона нашей любви могла бы выглядеть и получше.
— Лучше этой сейчас не найти, Кристиан.
— Я верил, что серебряного крестика будет достаточно.
— Вперед, командир! Пора в бой!
Искать войну не пришлось. Южная оконечность полуострова Сенглеа исторгала серное дыхание битвы, там метались и вопили люди, падали и погибали. Размахивая мечом, Гарди повел свой отряд в самое пекло сражения. По пути они разбили один из клиньев турецкой атаки и обнаружили второй, вновь захватили плацдарм и увидели неподалеку знамя с полумесяцем. Вокруг царили шум и неразбериха, но даже в этом хаосе нетрудно было заметить, что защита христиан смята.
— Кристиан, надо отходить. Позиций не удержать.
— Тем более нельзя отходить.
— Они вот-вот сомкнут клещи, и мы окажемся в западне.
— Тем хуже для западни.
Но этому солдату не суждено было угодить в нее. Мушкетная пуля ударила в нижнюю челюсть и вышла через затылок. С круглым щитом
Перед Гарди возник айялар с остекленевшим взором. Старый знакомый. Кристиан присел и взмахнул мечом. Потеряв равновесие, фанатик упал прямо на клинок англичанина. Другие сарацины не заставили себя ждать.
— Быстрее! Сомкнуть щиты и вперед!
Едва смолкла команда Гарди, сталь столкнулась с кожей и христиане навалились на турок. Айялары бросились контратаковать, отчаянно пытаясь смять возникшую перед ними подвижную стену. Но с ними быстро разделались, и призыв к Аллаху навеки замер на их устах.
— Там подходят новые, Кристиан!
— Им тоже достанется. Следите за флангами!
— Их слишком много.
— Возьмем проворством. Будем биться, пока стяг с полумесяцем не проткнет наши сердца.
Упал еще один христианин, его грудь была разрублена топором янычара. Но и убийца тут же рухнул навзничь с рассеченной головой. Гарди мельком взглянул на Марию. Она перезаряжала аркебузу: сначала подсыпала пороху в ствол, вогнала пулю и приладила запал. Ее хладнокровие в гуще схватки поразило Кристиана, и он с ужасом представил, что в любую минуту может потерять ее. Здесь не место для влюбленных, не место для супруги.
Христиан смыло со стен полуразрушенного бастиона, как гальку волной. Османы были уверены в себе, и не зря. Исход сражения не вызывал у них сомнений. Так исполнилась предначертанная Господня воля, которая читалась в глазах загнанных в угол защитников, угадывалась в слабеющей с каждой минутой обороне — одни, побросав оружие, спасались бегством, другие покорно подставляли себя под удар кривой турецкой сабли. Так или иначе, оборонявшиеся были обречены на гибель.
По рядам турок пронесся шепот: «Санджак-бей Чедер здесь…» Трудно было представить себе более значимый символ грозного финала. Санджак Чедер был самым почетным из воинов турецкого войска, зрелым ветераном бессчетных сражений, отнявшим жизнь у сотен, а то и больше врагов. Почуяв запах крови, он прибыл сюда. Окруженный свитой телохранителей, разодетый как владыка, Чедер взмахнул украшенной драгоценными камнями саблей и повел янычар в атаку на форт Сент-Микаэль. Сопротивления почти не было, а тех немногих, кто рискнул встать на пути нападавших, османы убивали на месте и огромной толпой занимали развалины форта.
— Неуязвимые, мы захватим форт или умрем!
Но судьба была на стороне рыцарей. Мушкетная пуля пробила доспехи и вонзилась в сердце Чедера. Растерянная свита замерла на месте, атака захлебнулась, момент был упущен — рыцари перешли в контратаку.
— Почему мы не преследуем их, Кристиан?
— Мы нужнее в обороне.
Гарди повернулся поблагодарить меткого стрелка.
— Шевалье Пессоа, по-моему, именно вы избавили нас от санджак-бея.
— Вы мне льстите, месье Гарди.