Кровавые сны
Шрифт:
— Но если вы ошиблись, и никакого оборотня нет, — добавил дон Хуан, — то и сам Гаспар де Кирога не воспрепятствует вашему позорному изгнанию из Антверпена.
— Мы поняли вашу мысль, синьоры, — кивнул Кунц Гакке, стиснув губы в узкую, едва заметную трещину над тяжелым подбородком. — У нас есть неделя.
Глава XIII,
Столица епископского княжества открылась пастухам во всей прелести погожего весеннего дня. Льеж оказался
Они распечатали кувшин вина и закусили, причем Феликс только пригубливал, заботясь о том, чтобы монаху досталась почти вся выпивка. Солнышко взобралось в зенит, согревая город и окрестности почти как летом, и Клод уснул, разморенный, во второй раз. Феликс, развешал по кустам и веткам влажную одежду вервольфа и, занимаясь этим, увидел на дороге, ведущей к городу, повозку старьевщика, которой управлял немолодой еврей.
— Не прикупите ли кошерного мясца для общины? — спросил Феликс, спустившись к дороге. С этими словами он указал на овечек, пасшихся невдалеке от почивавшего под сенью куста монаха.
— Молодой человек надеется совершить гешефт? — спросил еврей, сидевший на облучке в серой от пыли одежде и теплой фетровой шляпе, натянутой на уши.
— Вы удивительно точно выразили мою мысль, — с улыбкой ответил послушник.
— А молодому человеку разве не известно, что нас могут сурово наказать за содержание и забой овец с тавром ольнского аббатства?
— Нет, я не думал об этом, — растерянно сказал Феликс. — А откуда вы знаете, что скот из Ольна?
— Насколько мне известно, это единственный цистерцианский монастырь в округе, — пожал плечами иудей. — Ваши рясы и наплечники говорят сами за себя.
— Спасибо за разъяснения, — сказал Феликс. — Вижу, ваш опыт и жизненная мудрость несравнимы с моими, так позвольте же узнать ваше мнение по вопросу, весьма важному для меня.
— Только если ваш вопрос, юноша, не будет касаться религии, — улыбнулся еврей, немного натягивая вожжи, чтобы Феликсу было сподручнее идти рядом с ним.
— Никоим образом, заверяю вас, — произнес послушник. — По моей шевелюре вы видите, что я еще не принял постриг, и, теперь я решил избрать иное поприще, не связанное с клиром.
Старьевщик ничего не сказал, и после паузы Феликс продолжил:
— Как бы вы на моем месте поступили с этими овцами?
— В области князя-епископа — никак, — почти без раздумий сказал иудей. — У вас непременно возникнут неприятности, стоит покупателю увидеть монастырское тавро. На рынке вас просто арестуют, а продавать по дворам, за полцены, глупо,
— Мой отец был судовладелец и зеландский негоциант, — в сердцах сказал Феликс. — Я никогда и представить себе не мог, что продажа баранины окажется столь тяжелым и чреватым неприятностями занятием.
— Тут, юноша, дело не в баранине, — поправил Феликса его собеседник. — Вы упомянули Зеландию, и мне пришла в голову мысль, что если продать монастырских овечек в землях, на которых исповедуют лютеранство или веру Кальвина, да при этом торговать в обычной одежде, а не цистерцианской, то сможете взять и полную цену за ваше стадо.
— Как же попасть в те края? — спросил Феликс с надеждой, вдруг у еврея и найдется дельный совет.
— Пешком-то, пожалуй, не дойдете, — еврей вновь растянул рот в желтозубой улыбке. — Съедите ваш товар сами по дороге, или бандиты отберут. А вот по реке — самое милое дело.
— По реке?
— Ну да, Маас течет отсюда на север, а потом сворачивает к морю, на запад, и там, у Дордрехта, впадает в Рейн. Но реформатские города и деревни встретятся вам намного раньше, пожалуй, как Маас на запад потечет, так земли католиков и на убыль пойдут.
— Спасибо вам, почтенный, — Феликс кинул еврею серебряную монетку, которую приготовил специально для этой цели. Тот поймал стюйвер, тут же сунул его за щеку, и поблагодарил послушника.
Теперь единственной задачей Феликса оставалось найти подходящую речную посудину, владелец которой согласился бы перевезти небольшое стадо. Подумав, молодой ван Бролин решил, что договариваться о сделке в монастырской одежде будет неловко — это вызовет подозрения и навлечет массу лишних вопросов. Поэтому он собрал еще не до конца высохшее платье, доставшееся ему в качестве трофея, и вновь направился в Льеж. Переодеться Феликс решил уже в самом городе, памятуя, что в послушнической одежде на него вообще не обратили внимания у ворот.
Речная пристань на Маасе была многолюдна и переходила в небольшой рынок. Конечно, это место не шло в сравнение с антверпенскими причалами и доками, откуда суда шли во все концы света, но сейчас Феликс думал только о том, удастся ли найти хоть одного из речных шкиперов, согласного принять овец на борт. Одежда вервольфа, добротная и говорящая о достатке, пришлась Феликсу впору и добавляла уверенности. В рясе послушника разговаривать с людьми приходилось совсем по-другому — Феликс только что почувствовал перемену собственных интонаций в общении с посторонними — от заискивания слуги божьего, до спокойной уверенности молодого горожанина или дворянина, в чьем образе он отныне пребывал. А ведь у него был еще один, скрытый от всех людей, Темный лик. Кто же я на самом деле, спрашивал себя молодой ван Бролин, и приходил к выводу, что ответ зависит от платья, в которое он одет. А раз платье легко переменить, то не значит ли это, что все мнения о людях, каковы бы они ни были, неизбежно являются заблуждениями: ведь стоит переодеть человека, изменится и он сам?
Капитан, с которым вел переговоры Феликс, был осанистый валлон, спускавшийся до Маастрихта с грузом вина из самой Франции. На его плоской палубе вполне могли разместиться остатки ольнского стада, но неожиданным препятствием стало условие, что убирать за животными придется самому их владельцу. Феликс, уже вошедший в роль коммерсанта, в плаще из доброго мануфактурного сукна и крепких кожаных ботинках, не соглашался возвращаться к пастушеской роли, и пока еще не представлял себе, как убедить Клода добровольно помогать ему. По некотором размышлении, Феликс усомнился, что монах в цистерцианской рясе вообще станет подчиняться какому-то господинчику в цивильном платье.