Кровавые жернова
Шрифт:
Страшный тайфун обрушился на берег Гаити. Он зацепил край селения, сорвал с домов крыши, повалил, а кое-где и вырвал с корнями деревья. Но оставил нетронутой бухту с лодками. Колдун с двумя помощниками на рассвете сел в лодку и вышел в море. Его лицо было сосредоточенным, губы сжатыми. Он лишь показывал рукой направление, сам же смотрел на темную после шторма воду. Небольшое суденышко плыло, треща мотором, на восток, туда, где всходило солнце.
– Акулы! Акулы! – через час закричал один из мужчин.
– Вижу, – ответил колдун. Он увидел черные, острые плавники,
Акулы плыли быстрее моторного катера, словно состязались с ним.
– Быстрее! – приказал колдун.
Застучал двигатель. Из выхлопной трубы вырвались клубы дыма, и катер, подскакивая на волнах, понесся быстрее. Алатур всматривался в море, словно чего-то искал.
Наконец он увидел взлетевшую над водой руку.
– Человек! – закричал один из его помощников.
– Акулы! – закричал другой, указывая на черные плавники, которые должны были вскоре поравняться с катером.
В руке колдуна появился нож. Блестящее лезвие угрожающе сверкнуло в лучах восходящего солнца. Он подошел к своему помощнику и, дважды взмахнув ножом, начертил на его спине крест. А затем приказал:
– Прыгай!
Молодой чернокожий мужчина покорно прыгнул в воду. То же самое колдун сделал и со вторым. Ему надо было остановить акул. И все случилось именно так, как хотел Жорж Алатур: акулы почуяли запах крови и набросились на двух гаитян.
Жорж Алатур подплыл к белому человеку (тот покоился на волнах с закрытыми глазами), втащил его в лодку. Тело казалось безжизненным. Колдун присел на колени, припал ухом к груди парня. Прислушался. На толстых губах появилась улыбка. Затем в руках гаитянского колдуна появилась маленькая граненая бутылочка из черного стекла, закупоренная пробкой.
Он вырвал зубами пробку, приподнял голову извлеченного из воды человека и влил ему в рот темную густую жидкость. Дрожь прошла по телу Ильи Ястребова, пальцы на руках стали слегка подрагивать. Молодой человек затряс головой. Легкие раскрылись. Он несколько раз жадно схватил воздух.
Колдун в это время аккуратно закупорил бутылочку, спрятал в мешок. Дернул трос мотора, тот завелся с первого раза. Лодка развернулась.
Акулы бесновались, их черные острые плавники метались над водой. Все было кончено: они растерзали двоих гаитян и съели.
Лодка набирала скорость. Спасенный погрузился в сон, он даже глаз не открыл. Моторка встала по ветру и помчалась, подскакивая на волнах. Время от времени гаитянский колдун посматривал на правую ногу молодого человека, на которой отсутствовал палец-мизинец. Толстые губы Жоржа Алатура зашевелились, он бормотал слова молитвы, благодарил духов за благополучное спасение своего преемника.
Через четверть часа на горизонте возникли черные очертания острова. Алатур сориентировался, повернул руль влево, и лодка, изменив курс, все так же однообразно подпрыгивая на волнах, помчалась к земле.
Глава 2
Теперь Илья Ястребов уже мало походил на того молодого человека, в мае 1973-го ступившего на борт сухогруза. В прошлом осталось и Гаити. Ястребов перебрался в Соединенные Штаты Америки.
Илья сидел во дворе собственного дома в Бостоне за пластиковым столом, в кресле под пестрым зонтом. Посередине лужайки высился деревянный столб с прибитым
Соседи по улице уже привыкли к странностям Ястребова, когда по вечерам он выходил во двор с длинным, узким, как бревно, барабаном в лиловой шелковой накидке. И тогда над пригородом плыл негромкий стук, будто где-то далеко слышались раскаты грома. Чем именно занимается Ястребов, на какие средства существует, соседи не знали. В приличных странах не принято этим интересоваться. Не приезжает к нему полиция, не приходят подозрительные люди – уже хорошо. Может, есть у человека счет в банке, может, отдал в управление свое имущество.
Ястребов прикрыл глаза. Всегда, когда становилось тяжело, он советовался со своим учителем Жоржем Алатуром. И хоть гаитянский колдун умер пять лет назад, он тут же возник перед мысленным взором Ильи.
– Я обещал тебе. Ты займешь мое место, когда меня не станет, – Илье казалось, будто он идет с Жоржем Алатуром по берегу океана – и волны накатываются на песок. – Теперь ты знаешь, на что способен. Как хороший ученик, ты превзошел меня в колдовском искусстве.
– Зачем я все это делаю? – спросил Ястребов.
Жорж Алатур остановился, и волна накатилась на его босые ноги, смыв с прибрежного песка следы.
– Этого никто из нас не знает. Я, ты – лишь часть целого. Есть еще десятки посвященных, но никто из них не знает всего. Мы – часть разъятого целого. Другие нас ненавидят, преследуют, но боятся.
– Но должен же быть в этом какой-то смысл? Смерть людей, катастрофы, стихийные бедствия?
– Ты спрашиваешь о том, чего не можешь и не должен знать. У тебя есть власть над людьми, есть сила. И ты должен служить. Ты – избранный.
– Кому? – сотни раз задавал этот вопрос Ястребов учителю и никогда не получал на него внятного ответа.
– Ты не в силах отказаться. Так зачем тебе знать? – Жорж Алатур прищурился. – Ты же чувствуешь и без моих слов: он существует, он ведет тебя.
– Куда? Зачем?
Колдун покачал головой и отвернулся от Ястребова.
Илья знал, теперь можно ждать сколько угодно: мертвый учитель не отзовется.
Он открыл глаза, вернувшись к реальности.
Нереально зеленая трава, газон, аккуратно постриженные кусты, небольшой дом. На столе – газета с объявлениями.
«Сегодня», – подумал Ястребов и почувствовал, что это слово пришло к нему извне, будто кто-то шепнул его на ухо.
Он листал газету, просматривая столбцы объявлений о найме на работу. «Испаноязычный кабельный телеканал объявляет конкурс ведущих новостей. Требуются мужчины и женщины до тридцати лет с ярко выраженной латиноамериканской внешностью».
Ястребов сложил газету пополам и обвел объявление маркером. На его губах появилась хищная улыбка.
Студия испаноязычного телеканала располагалась на окраине Бостона в здании бывших гаражей. Старые, возведенные в начале века стены из темного облицовочного кирпича с вкраплениями зеленых майоликовых плит… Хозяева Оставили прежние огромные ворота для выезда автомобилей, врезав в них современные стеклянные двери. От них и растянулась длинная, метров на двести, очередь, состоящая из смуглых мужчин и женщин.