Кровавый апельсин (сборник)
Шрифт:
Цепляясь за перила, я добрался до умывальника. Зеркало явило мне белую как полотно физиономию с покрасневшими глазами. В волосах засохла грязь, под глазами мешки серого цвета. Я кое-как почистился и добрел до кают-компании.
Незнакомая женщина сидела за столом и начищала эмалевого нацистского орла на секстанте, который мой отец приобрел у капитана немецкого корабля в конце войны. Она взглянула на меня и улыбнулась. Улыбнулась, как ребенок в магазине игрушек.
— Ну как? — спросила она.
Я сел напротив
— Кто вы?
— Надя Вуорайнен. — Она протянула мне руку. Узкая рука с длинными изящными пальцами, сильная и загорелая. Я пожал ее как во сне. Моя вчерашняя одежда была выстирана и лежала сложенная в стопку. На миг я ощутил вкус ила во рту и ужас, который сдавил мне горло. Я сказал:
— Спасибо вам за все.
Она пожала плечами. Улыбка исчезла. Ее лицо было неподвижно и серьезно. Загорелая кожа, широкие скулы. Славянский разрез изжелта-карих глаз. Она сказала:
— Вы тонули в иле, и я вытащила вас. Вы были без сознания, пришлось делать искусственное дыхание.
— Откуда вы узнали, где я живу?
Ее лицо напоминало золотистую маску. Она ответила:
— Наверное, вы сами мне сказали.
Прошлая ночь состояла из разрозненных кусочков. Это утро было немногим лучше. Но я помню, как удивился, узрев мачту "Лисицы" на фоне чернильного неба. Я был почти уверен, что ничего ей не говорил.
Надя встала.
— Приготовлю вам кофе.
Она пошла в камбуз. На ней была короткая шерстяная кофта с пуговицами спереди и со странным немодным воротником. Юбка длиннее, чем требовала мода. Она была без чулок. Мокасины без каблуков выглядели гораздо новее, чем остальной ее гардероб. Вид довольно странный, но у меня слишком болела голова, чтобы понять, почему именно. Я оперся головой о стену, обитую кожей, и закрыл глаза.
Я был на набережной. Я видел на корабле оранжевое пламя. Помню боль, чьи-то пальцы, шарившие у меня в карманах. Потом ил.
Я помнил пальцы. Пальцы и слова Мэри. Маленькая коробочка. Меньше сигаретной пачки.
Женщина вернулась с чашкой кофе и снова вышла. Кофе она сварила великолепный.
Я с трудом выпрямился и вытащил из ящика телефон. Позвонил в справочную, где мне дали номер Пауни. Номер долго не отвечал. Я почти физически ощущал запах того места: ил, пепел "Барбары Энн" и полная безнадежность. Тут я снова подумал о Мэри и чуть не заплакал.
Наконец ответил чей-то голос. С сильным кентским акцентом и не особенно веселый. Я сказал:
— Я хотел бы поговорить с охранником, который дежурил прошлой ночью.
— С охранником? — удивились на другом конце провода. — С каким еще охранником?
— Который дежурил вчера вечером, — уточнил я. — В половине двенадцатого.
— Тут нет никаких охранников.
— Скажите мне название конторы, и я сам проверю.
— Ага... — протянул голос. — Начальник две недели как снял их
— У вас есть их телефон?
Он добросовестно продиктовал мне номер. Оставалось его набрать.
— Да? — произнес вполне приличный голос. — Что вас интересует?
— Я бы хотел поговорить с кем-нибудь из вашего патруля, — сказал я.
— В Пауни нет патруля, — ответил голос. — Уже две недели.
Что-то очень холодное поползло по моей спине, плечи покрылись гусиной кожей. Я спросил:
— Вы в этом уверены?
— Я проезжал мимо вчера вечером, — был ответ. — Все раскрыто настежь. Таблички все еще висят. Но никто не дежурит.
Я сказал:
— А я встретил там охранника.
— Не знаю. — В голосе моего собеседника звучало удивление. — Кто бы это ни был, он не работает в Пауни. Чем еще я могу вам помочь?
Я положил трубку.
Женщина вернулась.
Я спросил ее:
— Вы, как видно, были вчера на набережной?
— Да, была, — ответила она.
— Вы что-нибудь видели?
— Я слышала шум, — сказала она. — Всплеск. Потом я нашла вас, лицом в иле. Я вас вытащила.
— А больше ничего не видели?
— Автомобиль.
— Вы не разглядели, какой марки?
— Я думала о вас. Нельзя было терять ни минуты. Так что я и не глядела на машину. — Она сидела, безмятежно сложив руки. Как будто ей приходится каждый день вытаскивать утопающих из реки.
— Большое вам спасибо, — сказал я.
— Это было нетрудно, — ответила она. С той же деловитой компетентностью. И я подумал: она должна быть сверхъестественно сильной, чтобы вытянуть из ила бесчувственное тело, вернуть ему дыхание и дотащить до своего автомобиля.
— Меня этому учили, — пояснила она. — Оказывать первую помощь.
— Где? — спросил я.
— Дома. В Эстонии. — Она спокойно смотрела на меня, как какой-нибудь антрополог, наблюдающий реакцию первобытного дикаря.
— А что вы делаете а Англии?
— Расследую обстоятельства смерти Леннарта Ребейна. — Ее брови слегка приподнялись. А вы что думали? — говорили они.
— Как вы нашли Мэри? — не унимался я.
Она улыбнулась своей непроницаемой солнечной улыбкой.
— Неужели я спасла полицейского? — спросила она.
— Если вам известно о Мэри Кларк, вам известно и кто я.
— Билл Тиррелл, — сказала она. — Славный парень. Ваши команды в восторге от вас. — Она сказала это без сарказма и без воодушевления. Просто повторяла чье-то мнение.
— Кто рассказал вам об этом?
— Мэри Кларк звонила матери Леннарта. Она многое ей рассказала. По-моему, у самой Мэри нет матери. Мать Леннарта — моя приятельница.
— Но как же вы узнали, где я живу?
Улыбка стала чуть-чуть шире.
— Вы мне сказали, — ответила она.