Кровавый чернозем
Шрифт:
Ширяев постучал, вошел в сени, удивленно покрутил головой по сторонам. Увидел в кухне на стремянке белого, как в муке вывалянного, раздетого по пояс Ковригина, пошутил:
— Ничего себе пельмешек получился! — и не побрезговал поздороваться с хозяином за руку.
Расторопная Елена и в такой ситуации сумела выкрутиться. Быстренько провела гостя по газеткам в зал, где было чище, чем в других комнатах, на ходу сдернула с дивана присыпанный тонким слоем белой пыли чехол из простыней, усадила майора, достала из буфета бутылку коньяку, коробку шоколадных конфет, хрустальные рюмки. Пока Василий поспешно
Ширяев у них долго не засиделся. Задал еще пару вопросов про ограбление, как, да что, да во сколько произошло… В общем, все то, о чем Ковригин уже и ему рассказывал, и раза три повторил приезжавшему сюда следователю. Майор, следом за хозяевами пройдясь по всему дому, кивал, вникал, слушал, сокрушенно качал головой:
— Совсем обнаглели, отморозки… Ну ничего, Василий, твое дело под моим личным контролем. Найдем мы этих гнид, не волнуйся.
И все— таки Ковригину казалось, что майор чем-то остался недоволен. Что-то во взгляде Шерифа, холодном, отчужденном, не давало поверить не только в исполнимость его обещаний (это уж как повезет, найдут — не найдут), но даже в искренность его сочувственных слов.
Выпив и закусив, но весьма умеренно, по-деловому, Ширяев поднялся. Крепко пожал на прощание руку Ковригина, похвалил хозяйку, особенно ее фирменные помидорчики в желатиновом маринаде с чесноком:
— Объедение! Никогда таких маринадов не пробовал! Царские! Моя старуха такого не приготовит! — и стал прощаться.
Ковригины вышли проводить гостя до машины. Василий, стесняясь собственной неловкости, никак не мог решиться, в какой момент сунуть в багажник Шерифовой белоснежной иномарки две увесистые торбы со снедью, собранные расторопной Еленой, пока мужчины закусывали и обсуждали дела.
— Лишнее! Лишнее! — отмахиваясь от ковригинских щедрот, недовольным голосом повторял Ширяев. — Обижаешь, Василий!
Но в конце концов все-таки принял подношение.
— Так и быть, только из уважения к хозяйке! Грех от таких помидорчиков отказываться. Беру, но с условием, что в следующий раз у меня…
Василий сунул торбы в пустой широкий багажник. Шериф долго мял в своих ладонях красные пальцы Елены, отвешивал ей комплименты:
— И где ты себе такую хозяйку отхватил, Ковригин? И красавица, и готовит… Смотри, как бы в другой раз и ее не украли, а? Это ж сокровище!
Смущенная, румяная, Елена едва отняла у Шерифа свои руки, обветренные, без маникюра и без колец, и, стыдясь за эти руки, сунула их за спину.
— Если вашей жене помидоры понравятся, я рецепт дам, — пообещала она, невольно подмечая, что у самого майора руки чистые, мягкие и пухлые, с золотой печаткой на безымянном пальце левой руки.
«Прямо как у доктора руки», — думала она.
Наконец Ширяев уехал, провожаемый долгими взглядами мужа и жены.
— Вася, я ему твою баночку щучьей икры положила, — с виноватым вздохом призналась Елена, снизу вверх глядя на мужа, ожидая, что он скажет.
За этой щукой Василий охотился в прошлом году, как за лох-несским чудовищем, и пол-литровая банка
— Ладно, черт с ней, — нахмурившись, махнул рукой Ковригин. — Лишь бы на пользу пошло.
Но ни он, ни Елена не решались обмолвиться, что слабо верилось в эту пользу.
Только поздно вечером, укладываясь спать, Елена решилась намекнуть о тревоживших ее сомнениях.
— Вася, как ты думаешь, понравились ему голубцы? — спросила она, мысленно представляя мельчайшие подробности дневного визита и каждое выражение, подмеченное на невозмутимом, закрытом лице майора.
— М-м-м? — переспросил Ковригин, хрустнув газетой. — Голубцы как голубцы… Что им?
— Не знаю, — с сомнением в голосе произнесла Елена, глядя на отражение мужа в трельяже, перед которым накручивала волосы на бигуди. — Может, он со сметаной не любит? Знаешь, некоторым нравится с майонезом. Или, может, надо было томатный соус на стол подать? Может, он с соусом… Мне показалось, что ему у нас не слишком… Как-то вроде не понравилось ему у нас, а, как ты думаешь, Вася?
Она отвернулась от зеркала и посмотрела на мужа круглыми от тревоги глазами. Ковригин вздохнул и перелистнул газету.
— Голубцы как голубцы, — упрямо повторил он, словно не понимая, о чем толкует Елена. — Сказал бы, если не любит.
— Ах, Вася! Я не про то! Мне показалось, что этот майор про нас что-то плохое подумал. Будто мы ему чем-то не понравились или не угодили… Не знаю… А? Тебе не показалось?
— Что я, девка на выданье, чтобы волноваться, понравился я или не понравился? — хмыкнул Ковригин. — Переживет твой майор…
— Зачем он приезжал, как ты думаешь?
— Ну, скорей всего, этот гость наш случайный, Грязнов из Москвы, шишка муровская, напустил на него страху, вот он и решил поехать познакомиться, посмотреть на нас, выводы сделать, кто я этому Грязнову? Кум, сват? Или так, седьмая вода на киселе… Стоит ли ему ради меня лоб расшибать?…
Ковригин свернул газету и сунул под подушку. Выключил бра, висевшее над тумбочкой с его стороны кровати.
— Эх, хватит думать, давай лучше спать! А то надумаешься перед сном, потом будешь ворочаться с боку на бок без сна.
Елена дернула за шнурок, и разноцветное стекло плафона с ее стороны кровати погасло. Спальня погрузилась в густую, темную, какая бывает только в деревне, безлунную ночь.
Елена лежала не шелохнувшись, но Василий чувствовал, что глаза ее открыты.
— Вася, — прошептала она.
— М-м-м?
— Вася, ты на меня только не сердись. Я ему твоего копченого угря тоже отдала. Ничего?…
В темной спальне повисла зловещая тишина.
— Вася! — тревожно шевельнулась Елена, вглядываясь в лицо мужа. — Вася, ты не сердись!
— Ладно. Спи.
— Нет, ты скажи, ну скажи, что не сердишься.
— Ладно, не сержусь, — вздохнул Ковригин. — Отдала так отдала.
Про пользу он уже не стал говорить.
Елена с облегчением вздохнула, словно камень упал с души, повернулась к мужу спиной и прижалась всем телом, накрывшись его рукой. Так и уснула. А Ковригин долго еще лежал без сна, пока рука не затекла. Тогда он осторожно забрал руку у жены, перевернулся на другой бок и сразу же уснул.