Кровавый глаз
Шрифт:
Когда милорд Эльдред увидел меня рядом с Кинетрит, его лицо потемнело, а рот, скрытый отвислыми усами песчаного цвета, скривился в гримасе. Он посмотрел на крепостные ворота, словно гадая, где остальные скандинавы, затем закинул плащ через плечо и заключил дочь в объятия, но все еще подозрительно косился на меня.
Кинетрит с любовью подергала отца за усы. Эльдред отстранил ее от себя и какое-то время с нескрываемым недоверием разглядывал меня.
— Пойдем, дочь моя, — наконец сказал он, кивнул мне и направился в ратушу.
Рабы
Дочь рассказала отцу о том, что случилось с волчьей стаей, и поведала ему о судьбе Веохстана, обильно увлажняя слезами солому, расстеленную на полу. Лицо Эльдреда растаяло, будто воск, хотя зубы оставались стиснуты с такой силой, что на скуле задергалась жилка, напоминая насекомое, силящееся вырваться из-под кожи. Он отвернулся от дочери и издал яростный крик. Испуганные рабы съежились и торопливо выскочили из зала, спеша найти себе другую работу.
— Меня тоже не было бы в живых, если бы не Ворон, — сказала Кинетрит и взяла в ладони руку отца.
Эльдред посмотрел на меня. Его глаза были такими же холодными и твердыми, как речная галька.
— Ты сражался вместе с моим сыном? — спросил он.
Его рука высвободилась из ладоней Кинетрит и легла на рукоятку меча.
— Да, милорд, — ответил я. — Веохстан дрался, как сам Беовульф, сразил больше негодяев, чем я. Если бы не он, то нас обоих не было бы в живых.
В глазах Эльдреда сверкнула искорка гордости. Затем он поглядел на меня так, словно не мог решить, то ли заключить меня в объятия, то ли перерезать мне горло.
Наконец олдермен кивнул, оскалился, покрутил ус и сказал:
— Я перед тобой в большом долгу, норвежец. Дочь мне очень дорога.
Он повернулся к Кинетрит, одарил ее улыбкой, в которой сквозили горе и любовь, и повторил:
— Да, очень дорога. — Затем его лицо снова помрачнело. — Но у меня был уговор с твоим ярлом Сигурдом, и он его не сдержал.
Медленно, словно придавленный тяжелым весом, лежащим на плечах, Эльдред опустился на длинную скамью у очага.
— Нет, милорд, — сказал я, шагнул вперед и положил на дубовый стол котомку со священной книгой.
Я огляделся вокруг, ища следы жестокого побоища, но не увидел ничего, кроме новой двери из бледного дуба, выделяющейся на фоне потемневшего дерева стен. Гобелен с изображением Белого Христа по-прежнему колыхался от ветра. Над головой бога, увенчанной терновым венцом, темнело пятно крови. Может быть, мне это показалось.
Эльдред быстро перевел взгляд с меня на Кинетрит, а затем — на котомку. Какое-то время он рассматривал ее, потом его дрожащие руки прикоснулись к шнурку, пальцы принялись лихорадочно распутывать узел.
— Не может быть!.. — пробормотал он, тряся отвислыми усами. — Не может быть…
Однако это было. Милорд Эльдред из Уэссекса крикнул, требуя принести факел, чтобы осветить
— Какая она прекрасная, — прошептал Эльдред, раскачивая головой в благоговейном восторге. — Какая же она прекрасная!
Кинетрит стояла за спиной отца и глядела через его плечо. Я тоже осмелился приблизиться на шаг к священной книге, хотя, должен признаться, она внушала мне страх. Один переплет должен был стоить целое состояние, однако не в нем заключалась ее сила. Одного лишь зрелища того, какую власть имела эта книга над милордом Эльдредом, хватило мне, чтобы дать себе зарок больше никогда к ней не прикасаться. Я не был христианином, твердил себе, что магия, заключенная в пергаментных листах, не имеет надо мной никакой силы. Все же отец Эгфрит, Эльдред, Веохстан, Кинетрит, король Мерсии Кенвульф и даже король Уэссекса Эгберт страстно жаждали заполучить эту книгу.
Я уже научился остерегаться всего того, что вдохновляет людей. Даже глупцы, которые поклоняются миролюбивому богу, будут сражаться до последнего издыхания за тайны, нацарапанные чернилами на высушенной ягнячьей коже. Ради священных слов они будут убивать с яростью бога войны.
Эльдред листал жесткие страницы, жадно разглядывал каждый затейливый узор, каждую зеленую, пурпурную, синюю, золотую линию, украшающие их. Некоторые узоры образовывали чудовищ, похожих на тех, что были вырезаны на носах кораблей Сигурда. Я не знал, содержат ли они слова или же это просто маленькие черные рисунки, что-то говорящие только тем, кто знаком с их волшебством.
— Кинетрит, ступай. Пусть женщины позаботятся о тебе, — наконец сказал Эльдред, отрываясь от книги. — Твоя мать перевернулась бы в могиле, увидев тебя такой.
— Не говори глупостей, отец, — ответила Кинетрит, расчесывая грязные волосы. — Я вымоюсь позже. Мне хочется остаться с тобой и Вороном. Помню, что ты восхищался мамиными волосами, когда они были взъерошенными и растрепанными.
Эльдред никак не мог отвести взгляд от сборника Евангелий.
— Ты не твоя мать, Кинетрит, — сказал он, провел губой по нижним зубам и знаком приказал слуге проводить дочь из залы.
Я проследил взглядом, как негодующая Кинетрит вышла за дверь.
— Ворон, ты умеешь читать? — спросил Эльдред, когда мы остались одни.
— У меня никогда не возникало в этом надобности, милорд, — покачал я головой. — По крайней мере, за то время, которое сохранилось в моей памяти. Сомневаюсь, что она возникала раньше. — На лице олдермена отразилось недоумение, поэтому я пожал плечами и пояснил: — Мой рассудок погружен во мрак. Из всей своей жизни я помню только то, что произошло в течение последних двух зим.