Кровавый корсар
Шрифт:
Прошла вечность, прежде он снова заставил себя подняться на ноги. Умирает ли он? Талос не был уверен. Он и Ксарл приняли на себя основной шквал болтерного огня Третьего Когтя. Их доспехи оказались загублены вчистую, и Талос отлично понимал, что его раны должны быть очень тяжелыми, если длинный порез в боку не желает затягиваться. Во что превратилось его лицо, сейчас меньше волновало Пророка, однако, если не принять мер в ближайшее время, ему понадобится обширное хирургическое вмешательство и бионические имплантаты.
Еще
Вознесенный не ошибся. Раны Талоса были куда серьезнее, чем он желал признать. От потери крови его руки уже лишались чувствительности, а ноги налились свинцом. Загон для рабов подождет час-другой. И все же его пальцы нащупали резервный вокс-линк на вороте доспеха.
— Кирион, — прошептал он в бусину вокса. — Септимус.
Как же короток список имен тех, кому он может полностью довериться…
— Меркуций, — выдохнул раненый.
И затем, удивив себя самого:
— Ксарл.
— Пророк?
Ответ раздался из-за спины. Талос обернулся, тяжело дыша и пытаясь удержаться на ногах.
— Нам надо поговорить, — сказал вновь пришедший.
Секунда ушла у Талоса на то, чтобы опознать голос. Зрение все еще не прояснилось.
— Не сейчас.
Он не потянулся к оружию. Для угрозы это было слишком прямолинейно, да и Талос не чувствовал уверенности, что сумеет сейчас удержать меч или болтер.
— Что-то не так, брат? — Узас протянул последнее слово с особенным удовольствием. — Ты паршиво выглядишь.
Как на это ответить? Давление в грудной клетке подсказало, что, по крайней мере, одно из легких отказывает. У лихорадки был душный, мерзкий привкус инфекции — подарок тысяч болтерных осколков, вонзившихся в тело. Добавьте к этому потерю крови и тяжелую физиологическую травму, плюс слабость от передозировки боевых наркотиков, автоматически введенных в организм системами брони… Список можно было продолжить. Что касается его левой руки… она теперь вообще не двигалась. Возможно, потребуется заменить ее протезом. Эта мысль совсем не радовала.
— Мне надо к Кириону, — сказал он.
— Кириона здесь нет. — Узас театрально оглядел пустой туннель. — Только ты и я.
Он подошел ближе.
— Куда ты направлялся?
— В загоны для рабов. Но они подождут.
— Так сейчас ты ковыляешь к Кириону?
Талос сплюнул комок розоватой жгучей слюны. Она немедленно начала проедать палубу.
— Нет, сейчас я стою здесь, споря с тобой. Если тебе есть что сказать, говори быстро. Меня ждут дела.
— Я чую запах твоей крови, Талос. Она течет из ран, словно молитва.
— Я никогда в жизни не молился. И не собираюсь начинать сейчас.
— Ты все воспринимаешь так буквально. Так прямо. Ты настолько слеп ко всему,
Воин обнажил меч — не массивный цепной клинок, а серебристый гладиус длиной с его предплечье. Как и остальные бойцы Первого Когтя, он носил это оружие последнего удара в наголенных ножнах.
— Настолько уверен, — Узас огладил край клинка, — что тебе всегда будут повиноваться.
— Я спас тебе жизнь нынешней ночью. Дважды. — Талос улыбнулся сквозь заливающую лицо кровь. — А ты решил отплатить мне этим скулежом?
Узас все еще поигрывал гладиусом, переворачивая его в бронированных перчатках, разглядывая сталь с деланой беззаботностью. Кровавый отпечаток пятерни пятнал краской наличник воина. Когда-то, одной далекой ночью, это была настоящая кровь. Талос вспомнил молодую женщину, которая билась в руках его брата, бессильно царапая окровавленными пальцами шлем Узаса. Вокруг них пылал город. Женщина извивалась, пытаясь избежать того самого клинка, который его брат держал сейчас в руках, — клинка, распоровшего ей живот.
После той ночи Узас всегда заботился о том, чтобы отпечаток оставался на его наличнике. Как напоминание. Как личный символ.
— Мне не нравится, как ты смотришь на меня, — произнес Узас. — Словно я испорчен. Полон недостатков.
Талос согнулся, и темная струйка крови потекла между его зубов на стальное покрытие палубы.
— Тогда изменись, брат.
Пророк с болезненным шипением выпрямился и слизнул с губ густой привкус меди.
— Я не собираюсь извиняться за то, что вижу тебя насквозь, Узас.
— Ты никогда не видел ясно.
Треск статики в воксе лишал голос воина всяких эмоций.
— Только по-своему. Только со своей пророческой высоты.
Он повернул гладиус, любуясь собственным отражением в клинке.
— Все остальное, по твоему мнению, подвержено порче, или сломлено, или неправильно.
Химический вкус стимуляторов обжигал язык кислотой. Талос подавил желание потянуться к клинку Ангелов за спиной.
— Ты собираешься прочесть мне нотацию? Я в восторге оттого, что ты ухитрился связать больше четырех слов в предложение, но не могли бы мы обсудить мои взгляды тогда, когда я не буду истекать кровью?
— Я мог бы убить тебя сейчас. — Узас придвинулся еще ближе. Он направил острие меча на оскверненного орла на груди Талоса, а затем поднял клинок и приставил его к горлу Пророка. — Один удар — и ты труп.
Кровь стекала на клинок с подбородка Талоса алой капелью. Она оставила следы в уголках его губ, похожие на дорожки от слез.
— Переходи к делу, — выдавил Пророк.
— Ты смотришь на меня, словно я болен. Словно я проклят. — Узас наклонился ближе, и яркое пятно наличника сверкнуло брату в глаза. — И так же ты смотришь на легион. Если ты ненавидишь собственную генетическую линию, зачем оставаться ее частью?