Кровавый круг
Шрифт:
— Но Казарес…
— Он был всего лишь винтиком в моей организации. Он ничего не знал. Как это до сих пор делают десятки других психиатров, он каждый месяц отсылал мне доклады, результаты безобидных, но очень специализированных поведенческих тестов, которым он тебя подвергал. Я очень быстро сосредоточился на тебе, Натан. Ты был избранником, и воля Господа привела тебя ко мне. Когда я счел тебя подготовленным, то сразу вытащил из центра. У тебя не было родственников, никто не приходил тебя навестить. Было легко заставить тебя исчезнуть. У меня не возникло никаких трудностей с тем, чтобы убедить Казареса скрыть следы твоего исчезновения.
— Именно поэтому вы его убили.
— Он был всего лишь жалким трусом. Твой звонок вызвал у него панику. Мы понимали, что ты заставишь его заговорить, что он выдаст организацию, поэтому так решили эту проблему… Но вернемся к тебе. Позже я поместил тебя в швейцарский пансион. Ты получил самое лучшее воспитание. Ты принадлежал к числу привилегированных, ты был мне… как сын. Во время каникул ты приезжал ко мне в монастырь, недалеко от Александрии,
— Смерть, насилие, ненависть…
— Замолчи! В возрасте восемнадцати лет ты вернулся на базу, сюда, в Черный монастырь. Твое образование длилось четыре долгих года: борьба, обращение с оружием, разведка… школа войны. В 1990 году ты начал действовать. Тогда тебя выбрал Гафаил, ты получил его сущность и присоединился к ангелам.
— Орда кровожадных и внушаемых убийц…
— Ты всегда отличался от остальных, — улыбнулся Михаил. — Ты никогда не ходил в стаде, был одиночкой, грозным и очень удачливым охотником. Братья по оружию не любили тебя, опасались, но меня это мало волновало. Я всегда знал, что ты станешь источником проблем, однако решил тебя сохранить, так как если бы мне удалось сделать из тебя то, о чем я думал, если бы Господь принял тебя, тогда я обрел бы преемника. С самого начала ты показал себя необычным бойцом. Ты хладнокровно и целеустремленно выполнял порученные миссии. Мстил за тех, кто дал тебе приют, придал смысл твоему существованию. Противостояние мусульманскому фанатизму, казалось, было твоей истинной природой. Ты провел множество тайных операций в Египте, особенно вследствие массовых убийств коптов в Аль Кошере. Я послал тебя с разведывательной миссией, чтобы узнать о зачинщиках. Ты пробыл там несколько недель, смешался с населением, приблизился к убийцам, собрал о них максимум информации: ежедневные перемещения, знакомые, любовницы. Остальное было детской игрой… Гуманитарная миссия…
Чтобы впрыснуть твой отвратительный рецептор вируса. А через несколько месяцев триста человек умерло от неизвестной кровоточащей лихорадки…
Одно из наших самых красивых достижений. Плод нескольких десятилетий подпольной и трудоемкой работы. Наш первый патогенный возбудитель начал действовать в конце 1970-х годов. Оспа. Я производил и хранил ее в специальном блоке в моих лабораториях «ИстМед». Собственно говоря, для операций мы всегда использовали камикадзе, отшельников и монахов из египетских коптских монастырей, завербованных за их фанатизм, подверженность магии и сверхъестественному. Им вводили вирус, и, как великолепные носители, они смешивались с толпой на рынке, с верующими в мечети, чтобы приблизиться к виновным, их родственникам, поразить и остаться анонимными. Но все это было кустарным, неточным методом, и у него было много неудач. У нас не было ни средств, ни знаний, чтобы развить производство химер, в которых мы нуждались. В 1989 году, когда рухнул советский блока, и все изменилось… в нашу пользу. Я знал, что русские работали над многочисленными программами биологической войны, тысячи исследователей жили, как замурованные, в своих лабораториях, им предоставлялись колоссальные средства. Мы были богаты, но не настолько, чтобы предложить им золотые горы и новую жизнь, которую им предлагали английские и американские правительства просто за то, чтобы обсудить этот вопрос. Работать с нами означало также перейти в подполье, а большинство из них мечтало просто о спокойной жизни. Однако мне было нетрудно убедить тех, кто меня интересовал. Наши идеи, у нас была…
— Причина, общие мотивы, не правда ли? Как с Элиасом и Роком…
— Круг всегда поддерживал контакты с Европой, с членами диаспоры, путешественниками, искателями приключений. Тогда Европа была глубоко христианской. Эти люди, испытывавшие отвращение к судьбе, которую уготовили для нас мамелюки, легко присоединились к нашему делу. Некоторые оказывали нам финансовую поддержку. Новые яды, неизвестные в наших краях, позволяли Кругу убивать, утолять свою жажду мести, не будучи разоблаченными и не начиная новых волн репрессий против своего народа. Некоторые блестящие умы, идущие впереди своего времени, такие как Рок и Элиас, подготовили зародыши первого биологического оружия… Они были вознаграждены, они получили власть ангелов…
— То есть… после падения «стены» ты завербовал христианских специалистов, жертв тоталитарной системы…
— Многочисленные исследователи были угнетенными православными, до сих пор вынужденными исповедовать свой культ в строжайшей тайне. Они видели, как уничтожались их церкви, видели, как их сотоварищей обвиняли в вере в Бога, а не в режим, некоторые даже были сосланы в лагеря. При помощи «ИстМед» я вступил в контакт с руководителями лаборатории «Вектор», входящей в состав комплекса «Биопрепарат», который служил гражданским прикрытием для биологической военной программы бывшего СССР. Пятеро из них, биологи, вирусологи, генетики, присоединились к нам и до сих пор служат Кругу. Между тем невозможно было устроить их в моих лабораториях, регулярно посещаемых египетскими и американскими инспекторами. Финансовая мощь «Одной Земли» позволила создать высоконадежную лабораторию четвертого уровня там, куда никто бы не пришел ее разыскивать, в сердце пустыни. Мы использовали очень древние подземные галереи, которые соединяют монастырь с фараоновским некрополем. Поколения монахов укрывались там от мусульманских палачей. Суданские фундаменталисты однажды пришли, чтобы поджечь монастырь. Это был удачный случай. Мы позволили им действовать, а при реконструкции доставили оборудование, необходимое для наших предприятий.
— Но ты заставляешь их платить, как и других…
— Ты представляешь себе преступления, которые они совершают? Нубийские горы, обращенные в христианство начиная с VI века, покрыты братскими могилами, армия распинает там людей, женщин систематически насилуют мусульманские солдаты, чтобы произвести ненубийское потомство, десятки тысяч человеческих существ — взрослых и детей, были проданы как рабы…
— Но тебе мало просто убивать виновных… Есть также исследования… как в Гоме, в 1994 году. Сколькими невинными душами пожертвовали? Сколько мужчин, женщин, детей умерло на алтаре твоего смертоносного сумасшествия, под предлогом испытания твоего оружия?
— Ты полон презрения, Гафаил, но ты сам участвовал в исследованиях в Катале. Твоей обязанностью было проникнуть в лагерь, приметить одинокие жертвы, дать им наркотик, чтобы ночью их можно было похитить. И снова ты превосходно справился с работой.
— Нет! Нет! Нет!
— Смерть этих людей не была напрасной, она позволила нам продвинуться, совершенствовать наше вооружение…
— Ты чудовище…
— В конце 1990 года финансовая мощь «Одной Земли» позволила мне обратить внимание на другие христианские объединения. Хотя я был очень огорчен насильственными действиями, осуществляемыми против христиан мусульманскими и тоталитарными государствами по всему миру, безразличие, даже любезность служек из Ватикана и международной общественности вызвали у меня глубокое отвращение. Господь вдохновил меня действовать, осуществить его месть при помощи более масштабных ударов. В Европе, в США, чтобы теперь западный мир оплакивал потерю своих людей, чтобы он почувствовал боль, осознал свое высокомерие. Божественная смерть, без преступника, которая бьет слепо, как проклятие, против которого люди бессильны. Нам требовалось новое оружие, речь больше не шла о точечном ударе…
— А о массовом уничтожении…
— Точно. Производство совершенной химеры — это работа, требующая длительного напряжения. Вирус Эбола-оспа, который мы испытывали в Киву, был эффективным, но, к несчастью, слишком характерным для Африки, мы рисковали быть разоблаченными, используя его на Западе.
— Тогда тебе в голову пришла идея достать штамм испанского гриппа. Забытый вирус, против которого не существует никакой вакцины.
— Я не думал, что это будет возможно. Американские военные уже замышляли подобное предприятие, но их попытки потерпели неудачу. Для меня было невозможно тратить колоссальные суммы на ерунду. Тем не менее я принял решение послать двух своих людей порыться в портовых и военных архивах некоторых европейских государств, Канады и России. Их работа состояла в том, чтобы скрупулезно просматривать документы с целью обнаружить, не были ли захоронены жертвы этого вируса на Крайнем Севере. Мои разведчики работали три года, не находя ничего интересного, а потом канадская научная команда определила местонахождение обломков «Дрездена»… Дата вполне совпадала с эпидемией гриппа, я послал своих парней в Гамбург, где они разыскали документы, касающиеся кораблекрушения судна.
— Без труда могу представить себе продолжение. Они наткнулись на отчеты выживших, указывающих, что часть экипажа была заражена вирусом гриппа во время их остановки на Шпицбергене. Тот факт, что тела сохранились в чистом льду, давал возможность осуществить твою чудовищную мечту. Они украли документы из архивов флота и сфабриковали поддельные перечни грузов, чтобы в «Гидре» подумали, что «Дрезден» транспортировал груз кадмия… Таким образом, ты мог заручиться их поддержкой…
— Без них ничего бы не получилось. Я лично встречался с Рубо в Антверпене. Его первая реакция была сдержанной, но обещанный конверт с немалой суммой денег развеял его сомнения. Он решил поверить в историю с кадмием. На борту только ты, я и Суриал, твой брат по оружию, знали реальную цель экспедиции. После несчастного случая, произошедшего с тобой, мы разыскали и погрузили тела на борт судна. Ночью я надел биологический защитный комбинезон и извлек из трупов зараженные органы, легкие и головной мозг. Закончив работу, я приступил к изъятию проб из мест, лучше всего защищенных тканями. Потом упаковал образцы в контейнер с жидким азотом, который спрятал на борту «Полярного исследователя» в надежном месте. Когда мы дошли до Шпицбергена, я отправился на землю вместе с врачом, Вилдом и одним моряком, чтобы захоронить трупы согласно желанию экипажа. Все было в порядке, на песчаном берегу мы вырыли могилы, но потом Вилд заметил пятна крови на одной из похоронных сумок. Серьезная ошибка с моей стороны, вероятно, я их не заметил, когда повторно упаковывал тела. Он открыл ее и тут же сообразил, что что-то не так, что солдат трогали в течение их пребывания на борту ледокола. Когда он повернулся ко мне, я ударом кирки разбил ему череп. Моряк, болгарин, пытался убежать, я его догнал… С этого момента нужно было действовать очень быстро, я больше не мог возвратиться на борт, и у меня оставалось меньше часа до того, как капитан «Полярного исследователя» пошлет за нами вертолет. Оставалось похоронить останки моряков и спрятать. Тела Стоичкова и Вилда я скинул в море, спрятал «Зодиак» и вернулся, чтобы укрыться в бывших барачных лагерях Хорстленда. Вертолет с «Полярного исследователя» патрулировал район примерно в течение двух часов. Когда путь был свободен, я вернулся на берег, пустил «Зодиак» ко дну, а потом два дня шел пешком до Лонгьирбюена. Оттуда я смог добраться до Европы и переправился в Судан под новым именем.