Кровавый пир. За чьи грехи?
Шрифт:
— А что?
— Да ты, слышь, задумал один на вора идти. Так пожди малость: я тебе полк дам!
Князь потупился.
— Ждать-то уж больно долго, Юрий Андреевич! И то душе совестно.
— Полк дам зато. Пойми! Ты пойдешь, Данило, а я над вами воеводою!
— Да ну? — недоверчиво спросил Прилуков.
— Верь! Князь уже пообещал. Теперь не попятится…
Действительно, воевода казанский, князь Петр Семенович Урусов, нерешительный и робкий человек, наконец сдался на просьбы князя Барятинского.
Когда
— Уж эти мне воеводы, — заворчал он. — Всем пришли помочь! А свои на што? У меня тоже не Бог весть что за рать стоит. Казаков тысяча, так казак вор, он сейчас к Разину перебежит; да стрельцов, может, восемь, десять тысяч, и все. А какое мое воеводство? То-то!
— Боярин наказал слезно просить тебя. Вору нашего Симбирска не миновать. Помоги нам, и вора не пустим дальше. Тебе и покой, и честь!
— А ну вас! — рассердился князь. — Честь! Честь! Разделю войско — и вас побьют, и меня возьмут. Не дам! Чего, право?..
Усамбеков, печальный, вышел от воеводы и прошел войсковому начальнику.
Князь Барятинский только усмехнулся:
— Ах ты, милый человек, да что ж я сделаю. Я князю-то в кои поры говорил, когда Астрахань взяли! Тогда. А ему что? Не могу, боязно! Только и речей.
— Пропадем мы, княже!
— Идите на Казань, а Симбирск оставьте!
— Шутишь, князь, — даже обиделся посланец, — разве на то боярин и мы крест целовали?
Барятинский покачал головою:
— А что я сделаю? Я не волен!
В тот же день он пошел к Урусову, но Урусов с порога закричал ему:
— И не говори, князь! Знаю, о чем речь поведешь. А я не могу! Они чем гонцов гонять, их бы у пушек ставили. А то на! И туда, и сюда…
Спустя неделю, на взмыленном коне, весь покрытый грязью, прискакал на воеводский двор Таруханов. Еще князь был в постели, когда стрелец сказал ему:
— От воеводы симбирского гонец!
— Ах, чтоб ему!.. — выругался князь. — Зови, што ли!
Таруханов вошел и, поклонившись, заговорил:
— Боярин Милославский, воевода симбирский меня, князь, к тебе послал. Просит помощи. Вор подошел. Людишек у нас мало, а воры кругом. Силы у него не счесть!
— Не счесть! — закричал князь и выскочил из постели в одной рубахе. — Так, значит, мне своих стрельцов твоему боярину на убой послать? Так, што ли? Поначалу их послать, а потом Казань отдать вору? Так, што ли? Вы меня мучить хотите с боярином вашим. Не шел бы на воеводство он!..
Таруханов тоже пошел к Барятинскому, и тот, выслушав его, нахмурился.
— Негоже князь делает, — задумчиво сказал он, — негоже! Постой, милый друг, я с ним потолкую! А ты, чай, голоден и пить хочешь? Эй! — князь захлопал в ладоши.
— Собери на стол, — сказал он холопу, — да позови Усамбекова. Скажи, земляк тута!
— Усамбеков? — обрадовался
— Да нешто я бы пустил! — ответил князь. — Так посиди пока, а я в одночасие!
И князь ушел. Усамбеков вошел в горницу и радостно поцеловался с Тарухановым.
Князь прошел к воеводе и стал корить его.
— Пропадут ведь, на тебе ответ будет. Смотри, два гонца! Значит, тесно ему. Саратов отдался, Самара тоже, возьмет Симбирск — сколько ему людей прибавится! А? Ты возьми, князь, все в расчет. Одна молва о нем, что войско будет.
Князь Урусов, толстый, маленький, только упрямо закрутил головою.
— Пусть их, пусть! — забормотал он азартно. — Зачем, коли так, на воеводство сели? А я им не дам от своего войска. Вот! Одного стрельца не дам! И ты не проси, князь! И не проси!
Он в волнении даже вскочил с лавки и стал бегать по горнице.
— Ну, ин будь по-твоему! — с усмешкой сказал Барятинский. — Ты — воевода!
— Ничего не будет! — сказал он, вернувшись домой.
Таруханов опустил голову.
— Значит, пропали наши! Не отсидеться нам. Ни запасов, ни людей!..
Слезы показались у него на глазах.
— Злодей князь ваш! — запальчиво сказал Усамбеков. — Про него на Москву отписать надоть!
— Тсс! — остановил его Барятинский.
Прошло еще три недели, и уже не на воеводский двор, а к князю Барятинскому пришел Гультяев. Он пришел босой, с окровавленными ногами, потому что дорогой изорвались его сапоги; одежда на нем висела лохмотьями. Он был худ, бледен и весь покрыт грязью.
— Стой, стой! — остановил его князь. — Погоди вести рассказывать! Сперва я тебя умою да накормлю. Эй, люди!
Князь с немым почтением смотрел на дворянского сына, когда тот рассказал ему про свой поход до Казани. Потом ужас и стыд охватили князя, когда Гультяев передал ему о страданиях осажденных.
— Не допущу более! — стукнув кулаком, крикнул Барятинский. — Довольно! Завтра же выйду!
Гультяев повалился ему в ноги и заплакал. Барятинский ураганом ворвался к князю Урусову.
— Ну вот, — заговорил он, — в Симбирске уже конину едят, цингой болеют, защищаться не могут. Воевода прислал еще гонца. Он едва прошел меж воров. Дашь или не дашь помочь?
Урусов растерялся:
— Как же это?.. Так сразу…
— Дашь или не дашь? — повторил князь.
— А не дам! — ответил Урусов.
— Тогда я сам возьму и пойду на Симбирск, а в Moскву государю челобитную пошлю. Не могу я, — вдруг закричал он, — сидеть, коли людям конец приходит! Не могу!
Урусов совсем опешил. Князь немалое лицо. Царский окольничий! Поди с ним! Еще правда на Москву пошлет, тогда не оберешься худа.
— Ну, ну, — примирительно сказал Урусов, — дадим подмогу. Сколько дать, да с кем, да когда идтить?