Кровавый рассвет
Шрифт:
Веками кланялись знамени с Синей Луной, теперь таращатся на флаг с половиной солнца. Некоторое время покряхтят, поворчат, что, мол, раньше-то все было лучше, ну а потом привыкнут.
Харугот смотрел на новых подданных без улыбки, и они трепетали под его взглядом, опускали глаза.
– Встаньте на колени перед регентом! – рявкнул ари Форн, и терсалимцы поспешно выполнили приказ.
Глазам Харугота предстало около сотни макушек – лысеющих и покрытых густыми волосами, рыжими, светлыми и черными с сединой. Старый таристер
Она не была особенно длинной и заключала в основном стандартные формулы: «повиноваться верно и без рассуждений», «не злоумышлять словом или делом», «не таить черного колдовства». Присягу приносили легионеры, а также знатные люди империи при восшествии на трон нового властелина.
Консул решил увеличить круг тех, кто поклянется ему в верности, рассудив, что слово богатого купца или главы гильдии, в которой состоит несколько сот ремесленников, ничуть не менее полезно, чем клятва таристера.
Кое-кто из видных терсалимцев, конечно, погиб во время штурма, немногие ухитрились бежать, но большинство осталось в городе. На призыв, который глашатаи начали выкрикивать, начиная с позавчерашнего утра, откликнулись почти все. Не показали себя только самые глупые или наиболее трусливые, решившие, что Харугот собрался разом прикончить всех, кто может представлять для него опасность.
– И коли нарушу сие, да падет на меня гнев всех богов, а особливо Акрата, хранителя справедливости! – закончил чтение ари Форн традиционным обращением к Громовому Соколу.
Консул слегка поморщился, имя бога кольнуло слух.
– Все слышали? – поинтересовался комендант. – Тогда повторяйте за мной, и как можно громче…
Таристеры и купцы заговорили в один голос, и многоголосое эхо заметалось между стен.
– Очень хорошо, – сказал ари Форн, когда все замолчали и наступила тишина. – Теперь по одному подходите сюда, на помост, чтобы поцеловать руку милостивому регенту во славу Синей Луны.
Кое в чем приходилось следовать местной традиции.
– Сначала таристеры, затем торговые люди, – распоряжался комендант, – затем мастеровые люди…
Первым на помост взошел пожилой мужчина в добротном, но поношенном доспехе и со смятением в серых глазах.
«Преданный слуга империи, – подумал Харугот. – Теперь, после ее крушения, он не знает, что делать. Ничего, таким людям обязательно нужен кто-то высший, кому можно верить».
Он поднял правую руку, на которой не хватало безымянного пальца, и подставил для поцелуя массивный перстень с огромным сапфиром. Пожилой таристер коснулся его губами и отошел, а его место занял молодой человек, почти мальчик, рыжий и курчавый, едва не дрожавший от внутреннего напряжения.
«Ага, – с удовлетворением отметил консул, – вот и первый».
Он с улыбкой смотрел, как рыжий, склонившись для вида, выхватил из-за пояса короткий кинжал.
– Умри,
Лезвие прорезало одежду, но бессильно отскочило от напитанной силой Тьмы плоти. Юнец в испуге отступил на шаг, замахнулся для нового удара. В свите консула поднялась суматоха, рявкнул что-то Тратис, но хозяин Безариона поднял руку, и суета прекратилась.
– Нехорошо покушаться на того, кому ты только что присягнул, – сказал он.
– Узурпатор! – воскликнул рыжий, и глаза его неистово сверкнули. – Но ты все равно умрешь…
– Все мы умрем. Но ты – сейчас.
Харугот шевельнул пальцем, и юнец с кинжалом задрожал. Лицо его перекосилось, под кожей забегали крохотные бугорки, словно там завелись тысячи хищных насекомых. На помост хлынула кровь, корчащееся тело упало на доски. Раздался хрип, и с ним ушла жизнь рыжего.
Остался только обезображенный труп.
– Есть еще желающие попробовать? – равнодушно спросил Харугот, обводя взглядом терсалимцев.
Судя по ошеломленным физиономиям, расправа произвела впечатление.
Двое Чернокрылых уволокли тело, чтобы бросить его в отхожую яму. Ари Форн рявкнул, и горожане вновь начали подниматься на помост. Если кто из них и подумывал напасть на регента, то после случая с молодым таристером мысли о покушении оказались забыты.
Все подходили, целовали перстень и торопились дальше, прочь от ужасающего колдуна, что занял трон Терсалима. Харугот кивал, вглядывался в лица и видел то, что ожидал, – страх, потрясение и прячущуюся под ними надежду, что все обойдется, как-то образуется.
Последним с помоста спрыгнул глава гильдии кожевников, о профессии которого красноречиво говорил резкий запах.
– Это все? – спросил консул.
– Да, мессен, – отозвался ари Форн.
– Очень хорошо. Тогда выводите их прочь, и можно готовиться к отъезду.
Комендант кивнул, и вновь зазвучал его зычный голос. Чернокрылые принялись теснить горожан к воротам, полководцы из свиты заторопились к ведущим с помоста лесенкам, а Харугот неторопливо поднялся из неудобного кресла. Сейчас ему приведут коня, и можно будет сесть в седло, чтобы отправиться в дальний путь.
Здесь, на юге, больше нечего делать.
Для того чтобы сдержать немирных обитателей Великой степи, хватит орков Шахияра и тердумейцев. Ту армию, что, начиная с осени, сражается под знаменами консула, можно будет отвести на север, к Безариону, и дать ей отдых. Вылечить раненых, пополнить дружины новыми хирдерами, позволить таристерам как следует похвастаться подвигами, реальными и мнимыми.
На все это хватит года.
Ну а следующей весной, когда сойдет снег и высохнут дороги, настанет время для нового похода. И тогда он отомстит за поражение при Харстене, заставит гордых хозяев северных земель покориться его воле…