Кровавый рассвет
Шрифт:
– Вряд ли это новое вам понравится, – проговорил тар-Готиан, – те земли, что побывали под властью нагхов… они меняются, становятся другими.
– Эх, парень, – гном покровительственно хлопнул эльфа по плечу, для чего ему пришлось встать на цыпочки, – Гундихар фа-Горин видал такое, по сравнению с чем эти ваши земли не больше, чем заброшенные огороды. И делал там такое, о чем ты и не мечтаешь…
Собрались в считаные мгновения, расторопные слуги свернули шатер. Рулон уложили на одну из обозных телег, специально выделенную
– В седла, – сказал тар-Готиан.
После битвы свободных лошадей оказалось очень много, и каждый смог найти скакуна себе по вкусу. Гундихар остановился на низкорослой лошадке мирного нрава, Саттия выбрала норовистую кобылку, бывший сотник – огромного боевого коня. Точно такого же, только другой масти, к всеобщему удивлению, взял себе Бенеш. И свирепый черный жеребец, чьи копыта были размером с тарелку, а глаза метали искры, покорно встал перед ним на колени.
Сейчас, на третий день после знакомства, он слушался молодого мага так, словно тот растил его с жеребячьего возраста.
– В седла так в седла, – ответила Саттия, и через мгновение оказалась на спине кобылки, которую в память о прежней лошади назвала Чайкой. Предыдущее имя лошади пропало вместе с первым хозяином, что нашел приют в могиле у корней лесных гигантов.
Слуги помогли гному забраться в седло, и четверо всадников двинулись туда, где около изумрудно-золотого знамени собиралась свита императора.
При виде Бенеша хозяин Белого Престола склонил голову.
– Привет посланцу Великого Древа, – сказал он.
Ученик Лерака Гюнхенского ответил вежливым кивком.
Взревели ставшие привычными трубы, и армия двинулась по дороге дальше, через поле, на юго-восток. Приблизился поселок, тот самый, что увидели еще в день битвы, надвинулись его арроба, и стало ясно, что они мертвы – громадные стволы опалены, ветви обломаны, листва медленно увядает.
На лице Бенеша при виде этого зрелища возникла печаль, а губы задвигались, рождая скорбный шепот:
– Смерть есть там, где жизнь… рожденные расти не могут пасть… да пребудет прах в земле…
Услышавшую чудные слова Саттию мороз продрал по коже.
Поля закончились, вновь потянулся лес, такой же густой и полный жизни, как на северо-западе. Но девушке под его сводами почему-то стало неуютно, захотелось выйти на простор, вырваться из волглой жары.
– Ты тоже чувствуешь, – сказал ей тар-Готиан. – Эти джунгли отравлены, испохаблены злобой нагхов…
Только в этот момент Саттия обратила внимание, что все сельтаро выглядят мрачными, словно пришибленными. Отважные вельможи пугливо оглядывались, на колдунов было страшно смотреть – горящие бешеным огнем выпученные глаза, капли пота на лысинах, дрожащие руки.
Бенеша, судя по искаженному лицу, мучила сильная боль, и только Гундихар был доволен жизнью.
– Чувствую, да… – прошептала Саттия. – Это можно убрать?
Казалось,
Все тут было пропитано злом, угрозу таили даже птичьи трели, а шорохи, что вечно гуляют меж стволов южной пущи, звучали так, как будто крадется незримый убийца.
– Думаю, что все рассеется само собой. Через несколько лет. Или нужно молить богов об особой милости…
Девушка только головой покачала. Кто из бессмертных способен помочь тут? Порывистый и непостоянный Анхил, чья мудрость велика, как небо? Или Селита, чья доброта больше, чем земля, которую осквернили нагхи? Вряд ли они вмешаются, для богов тысячелетие – что день, для них эта отрава – мгновенная неприятность, вроде порыва холодного ветра для человека.
Вскоре добрались до еще одного селения, куда более крупного. На околице стал ощутим тяжелый дух мертвечины, и тут крякнул даже невозмутимый гном.
– Это еще что? – пробурчал он. – Вроде бы мы далеко отъехали…
– А это следы веселья нагхов, – неожиданно ответил услышавший вопрос император. – Не все жители, да смилуется над их тенями Адерг, смогли убежать. Смотрите, что сотворили с ними орданы.
Арроба и тут были обожжены, словно вокруг каждого горел исполинской силы костер. И к стволам четырех громадных домов-деревьев, что стояли вокруг небольшой площади с колодцем в центре, были за руки и за ноги приколочены мертвецы. Точнее, приколачивали этих сельтаро, скорее всего, еще живыми, а затем нагхи потешились, глядя на муки умирающих.
Благодаря ли колдовству или чему иному, но падальщики не обглодали мясо с костей, насекомые не отложили в мертвую плоть яйца. Можно было разглядеть каждый надрез, каждую рану, начиная от вырванных с корнем пучков волос и заканчивая ожогами на пятках.
Саттии стало трудно дышать. В этот момент она испытала ненависть, мощную, подсердечную, от которой чесались руки, и Предвечная Тьма была тут совершенно ни при чем.
– Вот гады… – прошептал Гундихар. – Клянусь подолом матушки, такого даже бешеные тролли не вытворяли… Ты глянь – следы укусов… А это женщина… Во имя всех богов Алиона!
– Вот что жажда мести делает с роданами, – проговорил император. – Когда-то нагхи были не только мудры, но и отличались миролюбием. Но после Войн Второго Рождения, когда наши предки заняли Мероэ, все изменилось. Любое сердце станет уродливым, если питать его злобой… Тар-Вариос, похороните всех!
Командир Звездной Стражи кивнул и принялся отдавать распоряжения своим воинам, а император вместе со свитой двинулся дальше. Окутанное смрадом смерти селение осталось позади, но легче почему-то не стало. Казалось, что мерзкий запах поплыл следом.