Кровавый разлом
Шрифт:
«Добро пожаловать». Эта надпись красовалась на коврике перед входом.
Он открыл дверь, и их встретил слабый запах смолы и мыла. При жизни Эрнста всегда так пахло, и запах никуда не делся. Он зажег свет. Все было точно так, как он оставил прошлой зимой: обои в цветочек, лоскутные ковры со следами кофе, до блеска отциклеванный деревянный пол.
В гостиной, если ее можно так назвать, стоял большой сундук. Эрнст и с ним поработал: на передней стенке красовался вырезанный из дерева рыцарь на коне, загоняющий издевательски ухмыляющегося
Сундук оставим, решил Пер. Но как только он получит деньги, надо будет поменять мебель.
— Давай немного проветрим, — сказал он Йесперу. — Надо впустить в дом весну.
Он приоткрыл окно, и комната сразу наполнилась шумом ветра.
Замечательно. Он был очень рад, что ему достался в наследство этот дом. Дом ему и так нравился, и еще больше нравилось то, что он собирался с ним сделать.
— Двести метров до моря, — сказал Пер, когда они затащили чемоданы в маленькую прихожую. — Будем все лето купаться, как тюлени. Ты, я и Нилла.
— У меня плавок нет.
— Достанем.
У каждого из близнецов была своя маленькая комнатка по обе стороны кухни. Йеспер понес туда свой рюкзак. Пер выбрал себе совсем уж крошечную клетушку за кухней с видом на каменоломню и покрытый льдом пролив. Здесь у него будет рабочий кабинет.
Проживет он еще двадцать, тридцать лет — и дом будет жить с ним. В этом он был уверен. Дети смогут приезжать и оставаться, сколько захотят.
Вдруг зазвонил телефон. Пер не сразу вспомнил, где его искать. Сигналы шли из кухни.
Старинный бакелитовый телефон с наборным диском стоял на разделочном столе рядом с плитой. Пер поднял трубку:
— Мернер.
Он ожидал услышать голос Марики или громыхающий бас врача с последними новостями о Нилле, но услышал только слабое шипение — связь с континентом была так себе.
Наконец кто-то прокашлялся, и послышался бессильный старческий голос:
— Пелле?
— Да?
— Пелле…
Кроме умершей матери, только один человек во всем мире называл его «Пелле». Он узнал хриплый голос отца. Тысячи сигарет и ночные пирушки сделали свое дело. А с прошлой осени, когда Джерри перенес инсульт, он говорил неразборчиво и несвязно. Имя сына он помнил, помнил и номер телефона, но словарный запас сократился до минимума.
Пер перевел сюда телефон из квартиры в Кальмаре, хотя и знал, что Джерри наверняка будет звонить.
— Как дела, Джерри? — спросил он наконец.
Отец помолчал, слышно было, как он затянулся сигаретой. Потом опять кашлянул и сказал еще тише:
— Бремер.
Пер знал это имя. Отцовский помощник на все случаи жизни. Пер никогда его не видел, но было совершенно ясно, что отца с Бремером связывали куда более тесные отношения, чем с Пером.
— Я сейчас не могу с тобой говорить. Я привез детей.
Отец молчал — очевидно, не мог подобрать нужные слова, — но Пер не стал ждать:
— Так что
Он аккуратно повесил трубку, не дожидаясь ответа, и вернулся в свою комнату.
Через две минуты телефон зазвонил снова.
Чему тут удивляться? Надо же быть таким идиотом — перевести телефон в летний дом!
Тот же голос:
— Пелле? Пелле?
Пер устало закрыл глаза:
— В чем дело, Джерри? Что тебе надо?
— Маркус Люкас.
— Кто?
Джерри опять прокашлялся и пробормотал нечто вроде «этот сукин сын», но Пер точно не разобрал — по-видимому, Джерри разговаривал с сигаретой во рту.
— О чем ты говоришь, Джерри?
Ответа не последовало. Пер посмотрел в окно на пустую каменоломню.
— Должен помочь Бремеру, — внезапно сказал отец.
— С чем?
— С Маркусом Люкасом.
Отец опять замолчал. Пер опять посмотрел в окно, на этот раз на пролив. На самом горизонте еле виднелась тонкая черная полоска континента. Маркус Люкас? Ему показалось, что он слышал это имя и раньше. Давным-давно.
— Где ты, Джерри?
— Кристианстад.
Последние пятнадцать лет Джерри жил в Кристианстаде, в насквозь прокуренной трехкомнатной квартире.
— Вот и хорошо. Там и оставайся.
— Нет, — сказал Джерри.
— Почему нет?
Молчание.
— А куда ты собрался?
— Рюд.
Пер знал, где это. Небольшой поселок в Смоланде, у отца там была вилла. Пер однажды подвозил его туда, но это было давно.
— А как ты доберешься без машины?
— Автобус.
Последние пятнадцать лет Джерри доверял Гансу Бремеру безгранично. Еще до инсульта, когда Джерри говорил не отдельными словами, а предложениями, он сказал Перу: «Бремер позаботится обо всем, он любит свою работу».
— Хорошо, — сказал Пер. — Поезжай на несколько дней. Когда будешь дома, позвони.
— Да.
Джерри закашлялся окончательно и повесил трубку. Пер постоял немного с трубкой в руке, глядя в окно.
Родители не должны заставлять детей чувствовать себя одинокими — а именно это Джерри и делал всю жизнь, словно поставил перед собой такую цель. Пер был совершенно одинок — ни родни, ни друзей. Отец распугал всех. Даже первая любовь Пера, улыбчивая красавица Регина, исчезла из его жизни из-за Джерри.
Пер, не сдвигаясь с места, с шумом выдохнул воздух. Надо бы пойти пробежаться, но уже совсем темно.
Насколько Пер себя помнил, Джерри всегда страдал манией преследования. Раньше он умел веселиться и радоваться жизни, но после инсульта все это ушло. Перу казалось, что Джерри необходимы все эти настоящие и выдуманные конфликты, как своего рода пряность, что они заряжали его энергией, но сейчас он слышал голос бессильного старика.
Отец постоянно воображал, что кто-то строит ему козни; чаще всего в роли заговорщика выступало шведское государство с его налоговой системой, иногда какой-нибудь банк, или конкурент, или бывший работник его фирмы.