Кровная месть [СИ]
Шрифт:
— Ты чего? — спросил он. Малиновская подняла глаза, и таких глаз он еще у своей подруги не видел.
— Посмотри на это, — попросила она, подавая ему газету. Это была самая скандальная газета России, которую очень любили брать подчиненные и друзья Астафьева. Она так и называлась6 "Последняя газета". Так вот там, на первой странице была изображена ни кто иная, как сама Ольга Малиновская, танцующая в объятиях чеченского гостиничного магната. Заголовок ниже гласил: "Новый роман чеченского принца?"
— Так, что там дальше? — Ольга с нетерпением открыла нужную страницу, и начала
Ольга насмешливо фыркнула.
— Меня, вообще-то, представляли этому корреспонденту, но он уже тогда был так пьян, что с трудом стоял на ногах.
Она перевернула страницу, ее глаза округлились. Юрий, между тем закуривавший сигарету, спросил ее: — Ну, ты что остановилась?
— Юр, это, конечно, смешно. Это даже глупо. Никто ведь из наших этому не поверит.
Она спрятала газету за спиной, но в глазах играли такие чертики, и ее так явно раздирал смех, что Юрий протянул руку вперед.
— Дай сюда.
— Юр, может, не надо?
— Давай, что там такое?
— Ну, милый, это, конечно, глупость. В это никто не поверит.
Ольга подала газету, и Юрий, развернув ее, увидел свою фотографию. Фотограф заснял его в тот самый момент, когда он поднимался по лестнице в пентхаус Батовых. При этом на ягодице Юрия лежала рука Антония. Но в кадре кроме этого было и испуганное лицо Астафьева. Надпись под снимком гласила: "Известный искусствовед Антоний Головачев пришел на вечеринку со своим новым другом".
Вряд ли Казанский вокзал до этого слышал такой поток мата.
— Тише ты, — шептала на ухо Юрию Ольга, с испугом оглядываясь по сторонам. — Кругом же люди. Счас нас заберут за нарушение общественного порядка, и никакие корочки нам не помогут.
Как раз подали электричку. Астафьев не мог успокоиться всю дорогу.
— Нет, ты представляешь, если всю эту хрень прочтут наши мужики? Они же приклеят мне такое, прозвище, что я же потом до конца дней от него не отмажусь! Я просто повешусь! Но перед этим перестреляю всю эту редакцию.
Ольга, с одной стороны, сочувствовала ему, с другой — ее так и раздирал безумный смех. Чтобы как-то скрыть его, он открыла другую газету, и воскликнула: — О, и здесь ты!
Юрий поспешно вырвал из рук жены газету, и с облегчением вздохнул. Здесь он был изображен под ручку с Инессой Оболенской. В комментарии к снимку говорилось: "На вечеринке у известного магната Олега Батова Оболенская пришла со своим новым бой-френдом, начинающим актером из провинциального театра. Судя по их разговорам, они обсуждали съемки нового сериала, где роль главного героя должен был играть Ольховский. Узнав о том, что ему эта роль не досталась, Ольховский устроил бурную разборку с режиссером, и дракой с новым фаворитом Оболенской. После короткого обмена ударами новый протеже Оболенской поспешно ретировался, и, Ольховский снова был восстановлен в главной роли".
Подпись под этой статьей была совсем другой, но реакция Юрия абсолютно одинаковой.
— Хрен редьки не слаще!
— Ладно, хватит мечтать о прекрасном, выходим, наша остановка.
ГЛАВА 33
Между тем цепь событий продолжала развиваться когда по воле желающих этого людей, когда совершенно спонтанно.
В десять утра из отделения милиции выпустили Вахида Азаева, неудачливого покупателя ворованных кассовых аппаратов. Но перед этим перед ним разыграли целый сценарий. Было два часа ночи, кавказец с унылым видом сидел в обезьяннике, когда где-то в коридоре, послышался шум, взревели голоса, потом грохнули два пистолетных выстрела. Азаев изо всех сил старался рассмотреть, что там произошло, но с этой точки это было невозможно. А через полчаса приехала скорая, и мимо него врачи пронесли на носилках тело, прикрытое простыней.
— Козел этот Симкин, — сказал один из ментов, с перебинтованной рукой, проходя мимо обезьянника к выходу. — Чуть не сбежал, гад.
Утром Азаева забрал Вадим Шатаев, по прежнему играющий этакого разбитного, ухватистого опера.
— Ну, в этот раз, ты парень, считай, проскочил. Ну, дадут тебе условник, но зато можешь щебетать на свободе.
— Слушай, дорогой, за что условник? — вскипел Азаев. — Я же ничего не сделал!
— Ты это прокурору скажешь. И судье. Для профилактики тебе надо дать срок, чтобы впредь с бандитами связываться было неповадно. За этими твоими продавцами дел пять с кражами. Понял? Сам главарь вчера чуть не сбег, парня едва не зарезал авторучкой, пришлось пристрелить.
Потом Шатаев встал, тщательней прикрыл дверь, и, подойдя к кавказцу начал шептать ему на ухо.
— Хочешь, чтобы тебя совсем не привлекали к этому делу? Пойдешь только свидетелем.
— И что? — не понял тот.
— И то! — передразнил его Вадим. — Принесешь завтра тысячу баксов, считай, что уже чистый как ангел.
Вахид начал лихорадочно соображать, стоит это дело таких денег.
— Ну, счас у меня нету. Это же не просто так вот, быстро найти. У меня все в деле.
Шатаев сразу поскучнел.
— Нет, ты, Вахид, меня разочаровываешь. Ты что, хочешь, чтобы у тебя была запись в личном деле — судим? Тебе надоело жить в столице, ты, похоже, соскучился по родине, своей этой Кабардино-Балкарии.
— Карачаево-Черкесии.
— Да, какая хрен разница! То же яйцо, только вид сбоку. В общем, я тебе сказал: будут завтра деньги, пойдешь свидетелем. Не будут — пойдешь соучастником.
— Слушай, но давай хоть пятьсот баксов, а то, что это — сразу тысячу! — взмолился карачаевец.
Шатаев засмеялся.
— Ты пойми, пятьсот это только мне. А еще пятьсот — это прокурору. Так что, цены у нас божеские, не то, что везде, в других отделах. Вот и думай, решай.
После такой обработки Азаев первым делом поехал не к себе домой, а в клуб «Кавказ». По случаю утра там было немноголюдно, и единственный бармен лениво протирал свои многочисленные стаканы и фужеры. К нему и обратился Вахид.
— Коля, у тебя что-нибудь существенное есть?
— Покушать?
— Ну да.
— Шашлык, две порции осталось.