Кровью омытые. Борис и Глеб
Шрифт:
— Ай-яй, — всплеснул руками рыжий Янек. — И что за скверный рыцарь у такого почтенного круля? Все-то ему надо! Ай-яй, какие каплуны были… — Ян закрыл глаза и причмокнул.
Монах засмеялся. Янек приоткрыл один глаз, глянул с прищуром:
— У ксендза есть такие жирные каплуны и он надумал подарить их мне? — И обиженно отвернулся.
Но монах оставил его слова без ответа. Стащив сапоги и откинув капюшон, он снова улегся тут же у огня…
На левобережье Буга в земле волынян — город Червень. Обнесенный земляным валом и
В месяц березозол весне начало, в лето от Рождества Христова тысяча пятнадцатое послал короле Болеслав на Русь воеводу Казимира с двумя тысячами рыцарей. Осадили они Червень, нет в город ни въезда, ни выезда. Подойдя к городу, поляки бросились на приступ, но дружина посадника Ратибора и городской люд отбили первый натиск.
Ратибор, невысокий жилистый старик, поднялся на стену, внимательно осмотрел, что делается в стане врага. Вчерашнего дня воевода Казимир посылал к нему своих послов с требованием открыть ворота. На что Ратибор ответил: «Коли у Казимира силы достаточно, пусть сам отворяет».
Посадник знал, польский воевода будет готовиться к решительному приступу. То и видно, вон как суетятся ляхи, носят из леса жерди, вяжут лестницы, оковывают железом конец толстого бревна, прикручивают к нему цепи. «Таран мастерят, — подумал Ратибор. — Подоспеет ли в срок воевода Попович?»
Никому не было известно, один червенский посадник знал, что послал червенцам в подмогу полки киевский князь. Еще до появления рыцарей прискакал в Червень от Александра Поповича гонец и передал Ратибору изустно, чтоб город ляхам не сдавал, а держался до прихода киевских полков.
Сойдя со стены, Ратибор остановился возле мастеровых, навешивающих на всякий случай вторые ворота.
— Запоры крепче цепляйте! — сказал он и зашагал дальше.
В чанах булькала смола, кипятилась вода. Детишки и бабы подносили дрова, камни. В кузницах не умолкал перезвон, куют стрелы, копья.
Весенний день близился к концу. Смеркалось медленно. Подозвав сотника, Ратибор сказал:
— На ночь дозоры удвой, с недруга глаз не спускайте, да у костров баб оставь, чтоб огонь не перегорел, остатный люд пусть отдыхает, время многотрудное предстоит.
Они возвращались вдвоем, отец и сын, великий князь и княжич Борис. Ехали стремя в стремя. Далеко за Киев проводили воеводу Поповича. Ушел полк, не связав себя обозом, грузы везли вьючными лошадьми. Малое войско у воеводы, но Владимир сказал ему:
— Не пошлет Болеслав на Русь силу большую, он хоть и замирился с германцами и чехами, да простят ли они захваты ляшские?
Борис по сторонам посматривал. Сосновый лесок сменил лиственный. Деревья еще обнаженные, сиротливые. Поле в редких снежных латках. Весна уже взяла свое, но ночами иногда подмораживало.
Замолчал отец, помалкивал и Борис. Неожиданно великий князь сказал:
— Теперь, сыне, суди, кто прав.
Княжич понял, о чем отец речь
— Знаешь, сыне, — промолвил Владимир, — может, и лишку на Святополка наплели, но то, что Болеслав на него расчет держал, истинно.
— Я, отец, и помыслить не хочу, что Святополк обещал королю Червенский край.
— Как знать. Не ведаю, честен ли был со мной Святополк, да и не во всем верил я ему, оттого в Туров нет ему дороги, а где ему в посадниках быть, время укажет… А великому князю надлежит быть сильным духом. И воином, как Мстислав. Он и хазар одолел, и печенегов сдерживает, и касогов…
— Мстислав — князь достойный. Не призвать ли те, отец, его в Киев?
Владимир придержал коня:
— Ты сказываешь, в Киев? Но кого в Тмутаракани посадить? Прежде мыслил, Глеба, но нет. А Киев, сыне, Киев на тя, Борис, оставлю, на тя надежду держу. Ко всему ты от Анны рожден, Порфирогениты. А Киевской Руси не только князь-воин нужен, чтобы меч в руке держал, но и правитель. Слышишь, муж государственный, и верю, ты таким будешь…
Солнце пригревало, и Борис расстегнул корзно. Владимир Святославович сказал:
— Весна ранняя, вишь, скворушки березу обсели, свистят. Люблю весну, телом и душой отогреваюсь. Весной здоровье прибывает.
— Ты, отец, говоришь, Святополка в Туров не пустишь, но не сидеть же ему в Вышгороде?
— Говорил уже, время укажет.
Потом вдруг посмотрел на Бориса насмешливо:
— А не послать ли Святополка княжить в Ростов? Ты, сыне, туда уже не воротишься. — И тут же серьезно: — А в Ростов ни король, ни латиняне не дотянутся.
Борис ничего не сказал, а Владимир тронул коня, пустил его в рысь.
Ночью посаднику не спалось, бодрствовал, обходил дозоры. Иногда бросит под стрельницей плащ, вздремнет чутко — и снова на ногах. На заре ополоснулся у колодца, отерся рукавом. Голосисто, на все лады перекликались утренние петухи в Червене. Ратибор прислушался. Распознав среди других крик своего кочета, усмехнулся, потом, взойдя на стену, принялся вглядываться в ляшский стан. Небо светлело. Во вражеском лагере послышались голоса, ярко заполыхали костры, запахло варевом. Посадник глянул в сторону леса. Там, в двух полетах стрелы от крепости, шатер воеводы Казимира.
«Спит еще воевода», — подумал Ратибор.
Позади раздались шаги. Посадник обернулся. Подошел отрок, протянул узелок с хлебом и молоко в кринке. Не присаживаясь, Ратибор поел, отер бороду.
— Скажи боярыне, обедать домой не приду.
Отрок удалился, а воевода подумал: «Видать, неведомо Казимиру, что к Червеню идет воевода Попович».
На стену один за другим поднимались дружинники в доспехах, горожане, вооруженные кто чем, становились к бойницам. К самому рву подошел рыцарь, плащ внакидку, лик нахальный, задрал голову, крикнул: